ПРОГУЛКА Анджелина Дюлес, вдова барона Барнетта, души не чает в своих племянниках, Сиэле и Элизабет. Сегодня она берёт Лиззи с собой, кататься. Походить по магазинам, выпить чаю с пирожным в кондитерской, в общем, предаться маленьким женским радостям.
- А Сиэль с нами не едет? - розовая мордашка Лиззи, уже устроившейся на обитом голубым бархатом сиденье кареты, огорчённо вытягивается.
- Сиэль мальчик, ему это не интересно, - увещевает тётушка. - Грелль, закрой дверцу. И поплотнее, день холодный.
- Да, мадам, - лепечет дворецкий, залившись краской, защёлкивает дверцу и забивается в противоположный угол, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.
Карета трогается и Лиззи быстро утешается. Приникает к окошку, упоённо разглядывая нарядные рождественские улицы, при этом ни на минуту не переставая щебетать. А снаружи и правда, как на открытке к Рождеству – порхает лёгкий снежок, окна в морозных узорах украшены венками из еловых лап. По тротуарам спешат раскрасневшиеся прохожие, у многих в руках объёмистые коробки, перевязанные алыми, розовыми, голубыми лентами.
«Она нуждается в материнской заботе», - размышляет Анджелина, глядя на девочку - «Фрэнсис, это же драгунский полковник в юбке. Красивый, утончённый, но солдафон. Не зря у неё имя, которое носят мужчины. Ах, если бы… Если бы это была моя…», однако такие мысли табу, и баронесса только бережно поправляет локоны, выбившиеся из-под капора. Запрещая себе вздохнуть. Удерживая на лице выражение праздничного оживления.
Вот и Harrods, семиэтажный монстр, даже днём сияющий огнями. Дворецкий распахивает дверцы, опускает лесенку, и дамы выходят. Снег вкусно похрустывает под ногами.
В универмаге юная аристократка леди Элизабет превращается в с трудом контролируемый красно-золотисто-зелёный смерч, возникающий то тут, то там. Тётушка еле поспевает за ней. Лиззи носится вверх-вниз по эскалатору, не дожидаясь, пока тот привезёт её куда нужно. Не в силах остановиться выбирает подарки для себя и Сиэля. Леди Дюлес лишь улыбается, раскрывая кошелёк и отсчитывая банкноты. Они возвращаются к экипажу нагруженные ворохом пакетов и картонок. А если Фрэнсис не одобрит подобное расточительство, разве у тёти нет права иногда побаловать племянницу?
Грелль бросается помочь, теряет равновесие и падает, рассыпав всё. Лиззи, прикрыв рот ладошкой, хихикает, но тут же, устыдившись своего поведения, бежит вместе с ним подбирать и укладывать покупки. Проку от неё в этом занятии заметно больше.
В кондитерской тётя и племянница садятся напротив друг друга за столик прямо у огромного окна. Отсюда отлично видна улица, а сами они, для пешеходов, как картина в раме. Заказывают несколько разновидностей пирожных. Мороженое, из-за погоды, решено отложить до следующего совместного приключения.
Морозец хорошенько нарумянил щёчки Лиззи. Анджелина тоже ощущает приятное, бодрящее покалывание в коже. Покалывание.
- Тётя Энн, ты такая красавица, - девочка серьёзно смотрит на неё и пристальный взгляд зелёных глаз напоминает леди Дюлес другой, заставляя внутренне поёжиться. - Я хотела бы быть похожей на тебя, когда вырасту.
- Ты станешь гораздо лучше, - искренне отвечает Анджелина.
Приносят пирожные, и Лиззи на время отвлекается на облака крема с выглядывающими из него засахаренными вишенками и прочие соблазны. Ей тринадцать, но во многих отношениях она совсем ещё дитя – непосредственное и ребячливое. Надо постараться, чтобы она дольше сохраняла эти черты… и некоторые иллюзии.
- Здесь очень мило, - отмечает Элизабет светским тоном. - Я с ума схожу от разных безделушек и очаровательных вещиц.
- А как же твои уроки фехтования?
Девочка разочарованно хмурится и опускает на блюдце чашку, едва отпив глоток.
- Мама слышать не желает о том, чтобы я прекратила тренировки. Говорит, долг Мидлфордов перед Британской Империей превыше всего, и многовековая традиция не прервётся на мне. Пока она жива, этому не бывать, - уныло заканчивает Лиззи.
- Возможно, она не так уж сильно заблуждается, - произносит тётушка неожиданно.
- Но, тётя Энн? - светлые бровки подымаются домиком. - Ты ведь сама учила меня…
- Да. Я объясняла тебе, как нелегко быть женщиной и прекрасно, что ты не забыла нашу беседу. Однако жизнь порой сложнее любых правил. И не всегда рядом оказывается тот, кто защитит тебя.
- Ты стала так думать с тех пор, как погибли тётя Рэйчел и дядя Винсент, а Сиэль пропал?
Зелёные глаза подозрительно блестят, нижняя губка вздрагивает. Крупинки сахарной пудры, потревоженные, осыпаются на подбородок.
Анджелина спохватывается, мысленно награждая себя многоэтажными эпитетами. Нечего сказать, устроила развлечение для любимой племянницы. Как будто ребёнку мало муштры дома.
- Сиэль вернулся, - гладит она ручку Лизи. - Всем нам пришлось тогда тяжело, но мы это пережили. Никто из нас не допустит, чтобы с ним опять что-то случилось.
Пообещать проще, чем выполнить. Ну, хотя бы, девочка успокоилась.
- Себастьян тоже не позволит причинить Сиэлю вред, - добавляет она уверенно. - На него можно положиться.
- Конечно можно, милая. Себастьян идеальный слуга, - соглашается тётушка с превосходно разыгранной безмятежностью.
Таланта выступать на сцене, ей не занимать. По крайней мере, с недавнего времени.
По пути к экипажу, после окончания их чаепития, взгляд леди Дюлес цепляется за нечто нехарактерное для атмосферы приближающегося Рождества. На противоположной стороне улицы стоит на углу молодая особа с непокрытыми белокурыми волосами ниже плеч, в короткой, до пояса, расстёгнутой шубке. На хорошеньком лице написано безразличие, пышная грудь вываливается далеко за пределы синего платья обшитого по вырезу кружевом. К счастью Элизабет заслушалась группку исполнителей псалмов и не видит этого бесстыдства. Баронесса Барнетт затянутой в перчатку рукой теснее запахивает меховой воротник – огненно-красный, как её одежда и волосы. Не чувствуя, что из глубины кареты за ней наблюдает пара зелёных глаз. Насмешливых, кошачьих глаз.
