Я вхожу в зал, как выходят на сцену. Танцую аргентинское танго. Танцую перед этими козлами танцы бесстыдные, возбуждающие похоть. Они тянутся к моему худому, длинному телу, с маленькой грудью, извивающемуся змеёй. Убери грабли! Дотронешься, когда дона Каролина тебе разрешит.
О, конечно, я разрешаю. Без принуждения сажусь к ним на колени, пускаю дым в физиономию. Мужчин надо поощрять, чтобы вытрясти, выжать досуха. Это финансовая операция, я ведь шлюха. Задарма со стула не встану.
А, малыш, ты опять здесь? Тебе, одному из всех, не нравится видеть меня за работой? Ничего, смотри и учись. Привыкай, это и твоё будущее. Дорогой боженька не выстилает таким как мы дорожку на небеса, но кое-кто… Лапы, мудила! Там мой сын глаз с нас не сводит, ни к чему ему некоторые вещи показывать раньше времени.
***
Руки уже не те, что прежде. Фотография в пальцах ходуном ходит. Я и он. Карточка в загибах, трещинах, надорванная, всё не как у «приличных». Лицо, будто чужое, молодое совсем. А взгляд… мой. Я всегда смотрела прямо, языком врала, губами, но не глазами. Откровенные глаза шлюхи, объявляющей свою цену каждому, у кого карман полон. Они не меняются… Загадка, почему меня вообще пускают на порог, не хлопают перед носом дверью, словно чуму прочь отгоняя? Глядят на бедную одежду, слушают тихий, услужливый голос, и покупаются… Или не покупаются, просто считают букашкой, которую раздавить плёвое дело. Только букашки-то и ядовитые бывают.
***
Ты вырос. Теперь сам доишь богатых тёлок, моя наука не пропала даром. Способный ученик… даже чересчур. Красть у матери, это уже беспредел. Ты же не думал, что я сгнию на нарах? Нет? Так-то лучше, сладкий мой…
Толстенькая пачка купюр, до последней бумажки. Засаленные, захватанные, липкие на ощупь, но деньги есть деньги. Чем грязнее, тем надёжнее пристанут к ладоням.
Не отворачивайся, мы родня. Нам нужно держаться друг за друга. По пальцам руки можно пересчитать людей, кого я не предам, чтобы выпутаться, и в этом списке ты на почётном месте.
Иди сюда. Поплачь, не стесняйся, что любишь свою мать-потаскуху, вопреки рассудку. Обними меня, сыночек. Мы снова вместе. Жизнь – помойка, но мы приохотились выживать на ней.
***
Ну? Чего вылупилась, корова? Где Каролина, спрашиваешь? Где этот муравей в униформе? Накось! Нету твоей служаночки Каролины и никогда не было, идиотка пучеглазая! Меня от вида твоей рожи выворачивает… Мадама решила поиграть в девку! Тьфу… Стричь таких лохов, как ты и твой плюгавый муженёк, не мошенничество, а справедливость, коли хочешь. Зачем дуракам столько бабла? Валяй, раскошеливайся за то, что ладненько покувыркалась с моим сыном. Да. Да. Я мать Леандру. Если он говорил, что родился от Ошун*, значит брехал. Не захлопнешь хавалку, угощу тряпкой для вытирания пыли, распробуй, каково на вкус дерьмо, в котором мы ковыряемся. А на будущее – народец вроде нас объезжай десятой дорогой на своей понтовой таратайке. Не все добренькие, как я, сестрёнка.
***
Глянь-ка, я прямо сеньора, не отличишь! Осваивюсь в новой шкуре, она уже почти что моя собственная. Шикарные тряпки, деликатные манеры… А мне к лицу. Мужские взгляды липнут к голым плечам. Твой выход, Каролина!
Моего сына нет, я чувствую. Нет Леандру. Он был такой красавчик. Любого уболтал бы, замылил глаза. И влюбился, глупыш… Нельзя нам. Только с ровней, и то осторожно.
Выше голову. Его не вернуть, но ты ещё ходишь под этим солнцем, среди вони, какую ведром парфюма не перебьёшь. Вянущая роза на куче отбросов. Каролина Дантас – королева шлюх, живучая, как всякий сорняк. Есть слюна в глотке, зубы, готовые тяпнуть, да закуток в глубине сердца, для одного, двух, на кого мне не накласть. Не так уж мало, чтобы домыкать век.
* В мифологии йоруба богиня любви и пресноводных водоёмов, жена Шанго. Аналог греческой Афродиты.
