ЧАСТЬ 1_2
***
Машину префекта обнаруживают в тот же день. Тело его сына поблизости не найдено, и это позволяет надеяться, что мальчик жив. Полиция начинает тщательные поиски, прочёсывая местность и опрашивая всех живущих поблизости от места аварии.
***
Смерть Гумы потрясла жителей Порту-дус-Милагрес, весь город пришёл на его похороны. Для Алешандри, гибель двоюродного брата, становится толчком к возрождению. Пусть Ливии больше нет, но всё, что он хотел отнять у Гумы, теперь можно взять, не прилагая никаких усилий. Зачем жить воспоминаниями, прозябая в одиночестве, если он, наконец, может стать хозяином города? Приняв решение, Алешандри, для начала появляется на похоронах кузена и произносит не пафосную, но проникнутую чувством, надгробную речь, завоевав этим выступлением всеобщую симпатию и ни у кого не оставив сомнений в искренности своих переживаний.
Когда народ начинает расходиться, Амапола задерживается и
подходит к могиле сестры. Присев у надгробной плиты, она долго, пристально смотрит на выбитое, на ней имя – «Адма Геррейру». Кладбище полностью опустело и тревожные мысли, одолевающие Амаполу, выплёскиваются наружу, бессвязными, отрывочными фразами: «Сестра… Моя милая, несчастная, сумасшедшая сестрёнка. Зачем?! Неужели, это сделала ты?»
***
В памяти Амаполы, оживает, тот вечер, пять лет назад, когда вернувшийся домой, Феликс, застал её рыдающей над трупом Адмы.
Склонившись, над телом жены он закрыл ей глаза, затем обернулся к стоящей в дверях Ондине и приказал отправить обратно, карету скорой помощи, которую она вызвала.
- Адма мертва. Она сама назвала причину своей смерти и мне не требуется подтверждение врача. Я не хочу, чтобы к моей жене прикасались посторонние. Вас дона Ондина, я тоже попрошу уйти, ни для кого здесь не секрет, вы всегда ненавидели Адму.
Что-то, буркнув себе под нос, Ондина удалилась. Закрыв дверь на задвижку, Феликс повернулся к Амаполе, и неожиданно произнёс: «Она ещё дышит». Действительно, Адма выпила лишь несколько глотков отравленного шампанского и не умерла, а погрузилась в то, напоминающее кому состояние, в каком незадолго до того находилась отравленная ею Ондина. Внешне, она не подавала признаков жизни, и только наклонившись к ней вплотную, Феликс уловил еле слышное, прерывистое дыхание.
Убедившись в словах Феликса, Амапола с изумлением обнаружила, что он по-прежнему стоит посреди комнаты, глядя на её умирающую сестру с таким выражением, словно ждёт, когда его избавят от возникшего затруднения.
- Феликс, мы должны ей помочь, - попыталась Амапола расшевелить шурина. – Адму немедленно нужно отвезти в больницу, может быть, ещё не поздно… - видя, что Феликс и не думает двигаться с места, а на лице его, всё то же непонятное выражение, Амапола вспылила, - Ты же не собираешься спокойно сидеть и ждать, когда твоя жена умрёт!
Феликс очнулся и бросил испытующий взгляд на Амаполу, словно что-то для себя решая.
- Хорошо, - сказал он, наконец. – Я отвезу Адму в больницу
Серру-Азул, но это последнее, что я для неё сделаю. Остальным занимайся сама. Оплачивай её лечение, если она выживет, помогай устроиться после выписки, но главное, позаботься, чтобы она не появилась снова в моей жизни. Я никогда больше не хочу видеть эту женщину. Наш брак умер и будет похоронен завтра, на кладбище Порту-дус-Милагрес. Никто, кроме нас с тобой, не должен знать, что Адма не умерла. Тебя устраивают мои условия? Если нет, нам лучше оставить всё как есть.
- Я согласна, - тихо ответила Амапола, поражённая таким бессердечием.
Феликс, продолжая сверлить Амаполу ледяным взглядом, дал ей указания, как вести себя в его отсутствие: не открывать никому, под предлогом, что Адма, и в этом её желание полностью совпадает с желанием Феликса, не хотела, чтобы кто-то посторонний смотрел на неё после смерти. Если Ондина будет чересчур настойчиво интересоваться его местонахождением, объяснить, что он уехал в похоронное бюро, заказать гроб и уладить прочие формальности. Закончив инструктаж, Феликс выглянул в холл, убедился, что Ондины внизу нет, быстро спустился по лестнице, держа на руках Адму, и вышел через чёрный ход.
Через полчаса, Феликс, также, на руках, внёс Адму в приёмный покой больницы в Серру-Азул. Объяснив, что соседка, подруга его покойной жены, пыталась покончить с собой, но он случайно оказался поблизости и сегодня же известит её родственников, Феликс, в последний раз посмотрел на лицо, уже лежащей на носилках жены и больше не оборачиваясь, вышел.
Прежде чем вернуться в Порту-дус-Милагрес, Феликс действительно заехал в похоронное бюро, а, кроме того, посетил местный морг, где, за щедрую взятку, выкупил неопознанный труп какой-то женщины, которую и похоронили на следующий день в закрытом гробу, под именем Адмы Геррейру.
Будь воля Феликса, его дальнейшее участие в судьбе Адмы, ограничилось бы установкой на могиле мраморной плиты с её именем. Но Амапола, понимая, что огласка, в первую очередь невыгодна Феликсу, в ту же ночь перед похоронами, шантажом вынудила его отдать ей драгоценности, принадлежавшие сестре. Она, разумеется, собиралась помогать Адме, насколько возможно, но деньги, вырученные от продажи драгоценных камней, в любом случае, окажутся неплохой материальной поддержкой для одинокой женщины. Через сутки Феликс и Амапола встретились в последний раз. Он вручил ей новые документы для Адмы и выразил надежду, что больше её не увидит.
К счастью для Амаполы, Адма выжила, хотя долгое время её
состояние казалось почти безнадёжным. Когда сестра окончательно пришла в себя, Амапола попыталась поговорить с ней. Адма должна понять, что уже не сможет жить, как раньше: роскошь, богатство, положение в обществе, всё осталось в прошлом, она никогда не вернётся в Порту-дус-Милагрес и Амапола единственный человек из прежней жизни, который будет время от времени навещать её. Выслушав всё это, Адма задала именно тот вопрос, на который её сестра не хотела бы отвечать: «Феликс знает, что я здесь?». С большой неохотой Амапола рассказала о роли Феликса в этой истории, закончив его словами: «Я никогда больше не хочу видеть эту женщину. Для меня наш брак умер и будет похоронен, на кладбище Порту-дус-Милагрес». Адма, кусая губы, отвернулась к стене и больше не произнесла ни слова.
Когда Адма ещё лежала в коме, Амапола, как и собиралась, открыла счёт, на её новое имя и с тех пор периодически откладывала небольшие суммы. Но теперь она с отчаянием обнаружила, что Адма не желает обсуждать своё будущее. Все попытки Амаполы убедить сестру, что она ещё достаточно молода, чтобы начать жизнь заново, что уже сейчас ей надо задуматься о том, где и как она будет жить, когда выйдет из больницы, наталкивались на упорное молчание. Адма уже окрепла физически, но её душевное здоровье продолжало вызывать сомнения. Мрачное, депрессивное состояние, в которое её погрузил рассказ Амаполы, иногда сменялось периодами некоторого оживления, но в такие моменты Адма, говорила и спрашивала только о Феликсе. Она была одержима идеей, вернуть мужа и Амапола не знала, как отвлечь её от этих фантазий.
Узнав о гибели Феликса, Амапола долго не решалась отправиться в больницу, разрываясь между желанием быть в такой момент рядом с сестрой и боязнью, что по выражению её лица Адма сразу всё поймёт. Но, едва войдя в палату, поняла, опасения были напрасны, Адма уже знает. Как выздоравливающей пациентке, ей регулярно приносили свежие газеты и журналы. Обычно она их даже не просматривала, но фотография Феликса под крупным заголовком «Убийство политика» была на первой странице… Адма билась в истерике, выкрикивая, то имя мужа, то проклятия в адрес Розы Палмейрау. Амапола обнимала сестру, пыталась успокоить, но добилась только того, что Адма, затихнув в её объятиях и, дрожа как в лихорадке, процедила: «Я убью её».
Это потрясение надолго задержало выздоровление Адмы. Почти год она не вставала с постели, отказывалась от еды и даже не желала видеть Амаполу. Когда всё немного улеглось, и Амапола снова стала навещать сестру, Адма по-прежнему была угрюмой, вялой и почти не разговаривала с ней. Видя её состояние, Амапола и не пыталась снова начать серьёзный разговор, приходила просто, чтобы побыть рядом и поддержать. Прошли месяцы и Адме, казалось, стало лучше, она успокоилась, начала рассуждать вполне разумно и, впервые внимательно выслушав Амаполу, согласилась со всем, что она говорила. Они вместе обсуждали её дальнейшую жизнь, строили планы. Убедившись, что сестра образумилась, Амапола отдала ей шкатулку с драгоценностями, уже не опасаясь, что Адма воспользуется ими, если решит скрыться.
Со дня на день Адма должна была выйти из больницы и Амапола радостно предвкушала тот момент, когда её дорогая сестра, хотя и вдали от неё, будет совершенно свободна и, прежде всего, окончательно освободится от кошмаров собственного прошлого. Но в очередной раз, приехав к ней, она услышала от лечащего врача, что накануне вечером пациентка, не дождавшись выписки, тайком покинула больницу. В тот же вечер, незадолго до закрытия банка, женщина, по описанию похожая на Адму, сняла все деньги с открытого ею счёта.
Жизнь Амаполы превратилась в ад. Она сама не знала, чего ждала: что Адма в приступе безумия покончила с собой, и скоро её труп обнаружат; что она неожиданно появится в Порту-дус-Милагрес, где будет немедленно арестована; что с помощью драгоценностей подкупит тюремную охрану и убьёт Розу Палмейрау; любой из этих вариантов приводил её в ужас. Но время шло, Адма, живая или мёртвая, не появлялась и напряжение, в котором жила Амапола, стало понемногу ослабевать. В криминальной хронике Баии за последние месяцы, не появлялось сообщения о неопознанном теле, чьи приметы совпадали бы с приметами Адмы. Амапола убеждала себя, сестра жива (человек планирующий самоубийство не будет забирать деньги из банка), с той суммой, которая окажется у неё на руках после продажи украшений, она сможет вести вполне приличное, обеспеченное существование, там, где её никто не знает. Но если с Адмой всё в порядке и она ничего не замышляет, зачем понадобился побег и почему она до сих пор не даёт о себе знать? Амапола согласилась бы на один единственный телефонный звонок, даже при условии, что больше она никогда сестру не увидит. Но не было ни звонка, ни письма и Амапола тоскуя по Адме, пыталась понять, почему она оборвала все связи между ними.
Наконец, когда прошёл год, она пришла к выводу, что Адма решила не обременять её заботой о себе. Эта мысль не оставляла надежды и причиняла боль, но с другой стороны, давала возможность вернуться к повседневной жизни: заниматься собственным бизнесом (Амапола, совсем забросила ею же созданную фирму и последнее время, её тащила на себе Рита, в крайних ситуациях прибегая к помощи Луизы), заботиться о муже и детях, радоваться внукам. И в этот момент, кошмар вернулся. Один за другим стали погибать люди, которых Амапола знала и любила. Но, что ещё хуже, все они были родственниками и друзьями Гумы, на которого вполне могла обрушиться месть Адмы. И хотя каждая смерть объяснялась естественными причинами, Амаполе со временем всё труднее было в это верить. Теперь погиб и сам Гума – очередной несчастный случай…
И вот сидя у могилы и, не сводя глаз с надгробной плиты, Амапола тихо произносит: «Бедная Адма… Когда же обретёт покой твоя неистовая душа?»
***
Поскольку малыш Фредерику не объявился, и его поиски не дали никаких результатов, полиция приходит к выводу, что ребёнок, скорее всего, не смог добраться до берега, а его тело унесло в море. Конечно, остаётся вероятность, что мальчик выжил, но, находясь в состоянии шока, не смог назвать своё имя и объяснить, откуда он, поэтому в окрестностях Порту-дус-Милагрес и в Серру-Азул расклеивают объявления, с подробным описанием внешности Фредерику и просьбой сообщить все имеющиеся о нём сведения в местное управление полиции.
***
Эсмералда приходит к своему отцу Бабау в «Звёздный маяк». Она говорит ему, что поиски мальчика необходимо продолжать, даже если полиция официально закроет дело. Эсмералда рассказывает, что в тот момент, когда она ощутила, что Гума погиб, она не увидела Фредерику, рядом с ним и Ливией. Не видит она этого и сейчас и поэтому может утверждать, что он до сих пор находится среди живых. Усилиями Бабау и завсегдатаев «Звёздного маяка» новость о «пророчестве Матери Эсмералды» быстро облетает
Порту-дус-Милагрес и достигает ушей убитой горем Ондины.
***
Алешандри на правах наследника переселяется в «мавританский замок». Ондина, которая ничего не знала о полученном Гумой письме и уж тем более о кассете, сама не может сказать, радует её это или нет. Она продолжает любить Алешандри, и не вполне убеждена в его виновности, но если всё же именно он совершил все эти преступления, по разумению Ондины ему необходимо пойти с повинной и понести заслуженное наказание. Наученная долгими годами жизни в доме Геррейру, она пока предпочитает хранить молчание и наблюдать. Тем более что у неё есть цель, как и много
лет назад дожидаться появления сына настоящего хозяина дома.
***
Проходят выборы нового префекта. Свои кандидатуры выставляют Алешандри и Руфину. Алешандри побеждает соперника, благодаря голосам состоятельных избирателей, которые видят в нём «своего». Впрочем и у сторонников Руфину такой исход не вызывает активных возражений, даже те, кто откровенно не любил Алешандри давно изменили отношение к нему и многие считают, что сам Гума был бы рад, что двоюродный брат займёт его место. Кроме того, он весьма мудро провёл предвыборную кампанию, чтобы вызвать доверие к своему стилю руководства во всех слоях населения.
Для закрепления успеха Алешандри предлагает должность вице префекта Деодату, который популярен у рыбаков, они любили и уважали его покойную супругу Эпифанию, а Жудит, на которой он женат сейчас, выросла среди них. Деодату соглашается, они с Жудит и младшим сыном недавно окончательно вернулись в Порту-дус-Милагрес, решив, что четырнадцатилетний Пасока, который живёт и учится в частном интернате, уже не нуждается в постоянной родительской опеке.
***
Вскоре, однако, Алешандри совершает поступок, меняющий отношение к нему жителей города и подтверждающий опасения Ондины. Явившись прямо в дом к Амаполе, он сообщает всем присутствующим, что Ана Клара, его дочь, все эти годы Луиза не давала ему встречаться с ребёнком, прикрываясь поддержкой Гумы и сам он, не желая скандала ничего не предпринимал, ведь такая ситуация была бы оскорбительна для его двоюродного брата. Поэтому, он лишь время от времени возобновлял попытки убедить Луизу разрешить ему иногда видеть девочку, но безрезультатно. Теперь Гумы нет в живых и больше не боясь ранить его чувства, Алешандри готов в суде оспаривать своё право на воспитание дочери. Он не думает, что Ана Клара должна жить с такой легкомысленной и эгоистичной матерью.
Все ошарашены. Фред не верит своим ушам. Отасилиу, поддавшись эмоциям, готов указать Алешандри на дверь, но быстро взявшая себя в руки Амапола, поворачивается к Луизе и спрашивает, правда ли то, о чём рассказал её племянник. Луиза, у которой земля ушла из-под ног в тот момент, когда Алешандри заговорил и совершенно потрясённая тем, как он преподнёс эту историю, не в состоянии сказать ни слова в свою защиту. Внимательно посмотрев на неё, Амапола оборачивается к Фреду и Отасилиу, и констатирует: «К сожалению, это похоже на правду». Фред, всё ещё отказываясь поверить услышанному, бросается к Луизе умоляя, настаивая, требуя и она, не выдержав, выдавливает из себя, что Ана Клара действительно дочь Алешандри, но… Оплеуха, которую даёт ей Фред, пресекает попытки Луизы объяснить дальнейшее.
Немая сцена: Луиза застыла, прижав руку к лицу; Фред, отвернувшись от неё, опустился на стул и обхватил голову руками, пытаясь справиться с кошмарной новостью; Амапола и Отасилиу смотрят на них с ужасом и осуждением, адресованным обоим, но в разной степени; Ана Беатрис, стоявшая рядом с Луизой, обнимает её, возмущённо глядя на Фреда; Алешандри, по-прежнему рядом с дверью, сохраняет невинный вид человека, не ожидавшего, что ситуация примет такой неприятный оборот.
Затянувшееся молчание нарушает Ана Беатрис. Она пытается заступиться за Луизу и рассказать, что произошло на самом деле, но Фред грубо обрывает её. Алешандри, желая решить всё поскорей, предлагает Луизе уладить дело без судебного разбирательства. Если она согласится подписать документы об отказе от ребёнка, можно будет обойтись без длительного процесса унизительного и разорительного для неё, ведь он не пожалеет средств на судебные издержки, лишь бы вернуть дочь, которая для Луизы была только плодом случайной связи.
Обернувшись к мужу, Луиза робко произносит: «Фред…». Договорить ей мешают волнение и чувство неловкости, но без слов ясно, она взывает о помощи, хотя бы ради девочки, которую два с половиной года Фред считал дочерью. Но Фред уже принял решение. Не глядя на Луизу, он направляется к Алешандри, и предлагает ему свои услуги юриста в деле об опеке над несовершеннолетней Аной Кларой Геррейру.
Луиза раздавлена. Она понимает, что на поддержку Отасилиу и Амаполы тоже рассчитывать бессмысленно. А ведь Отасилиу единственный юрист, кроме Фреда, который мог бы оказать ей бесплатную помощь во время процесса, или порекомендовать и оплатить хорошего адвоката, без которого у Луизы нет ни одного шанса выиграть дело. Понимая, что сопротивляться бессмысленно, в этом случае пострадает не только она, но и девочка, Луиза соглашается на предложение Алешандри. Тот, хотя бумаги об удочерении ещё не готовы, требует немедленно привести Ану Клару, он хочет забрать её сейчас же. Амаполе изменяет выдержка, при мысли о потере внучки (которая к тому же оказалась не внучкой), она тихо плачет и теперь уже пришедший в себя Отасилиу утешает её.
Луиза бледная, но неожиданно спокойная, поднимается наверх, собирает вещи дочери и спускается с ней вниз. Все уже взяли себя в руки, чтобы не травмировать малышку ненужным проявлением эмоций. Луиза объяснила девочке, что она едет в гости, в большой, красивый дом, а они с папой приедут позже. Ану Клару это вполне устроило. Жизнерадостный ребёнок, она предвкушает необыкновенное приключение и ей совсем не грустно расставаться с родителями.
***
Хотя Алешандри постарался представить факты, так, чтобы они говорили в его пользу, только Фред безоговорочно поддержал его. Амапола и Отасилиу сочли, что Алешандри был жесток и бесцеремонен, в тех же обстоятельствах, он мог проявить большую деликатность, ведь речь шла об их с Луизой ребёнке. Когда о происшествии заговорил весь Порту-дус-Милагрес, даже сливки общества, поторопившиеся завести дружбу с новым префектом, в душе согласились с супругами Феррасу, те же, кто знал Луизу с детства, открыто осуждают Алешандри. Произошедшая с ним метаморфоза не удивила только Ану Беатрис, с того дня, как Луиза рассказала ей, кто настоящий отец Аны Клары, она раз и навсегда пришла к выводу: Алешандри Геррейру – подонок.
Но настоящим ударом, поступок Алешандри становится для Ондины. Когда, вернувшись домой с девочкой, он коротко объясняет ей, что произошло, старая служанка с трудом сдерживает негодование. Человек, хладнокровно опозоривший женщину перед семьёй и отнявший у неё ребёнка, в глазах Ондины способен на всё. В благородные побуждения Алешандри она не верит, считая, что история с Луизой, часть того самого плана мести Гуме. Это не мешает Ондине заботиться о девочке, отдавая ей всю любовь и нежность. Впрочем, и Алешандри уделяет дочери много внимания: играет с ней, балует, старается сделать всё, чтобы она чувствовала себя как дома.
***
Луиза всё же пытается объясниться с мужем. Отказ от дочери для неё, в известном смысле был компромиссом, в попытке спасти брак. Она надеется, что теперь он сможет спокойно её выслушать и понять. Но Фреда не трогают признания Луизы, он не может простить предательство и настаивает на разводе. Кроме того, он, следуя примеру Алешандри, хочет лишить её прав на воспитание их сына Сержиу. Луиза сдаётся без борьбы, у неё уже нет сил, что-то доказывать, собственное положение кажется ей совершенно безнадёжным. В тот же день, собрав вещи, она покидает дом Феррасу. В Порту-дус-Милагрес новая пища для разговоров: поведение Луизы не одобряют, но многие считают, что с ней поступили слишком безжалостно.
***
Луиза хочет уехать из города, ей стыдно смотреть в глаза
знакомым. Сейчас, оказавшись на улице, она пытается найти место, где сможет остановиться на несколько дней, пока не будут улажены официальные формальности и подписаны бумаги. Дом родителей сгорел дотла; обременять своим присутствием Селму, неудобно; о том, чтобы после разразившегося скандала остановиться в «Звёздном маяке» и речи быть не может. Стоящую на углу с чемоданом Луизу, буквально подбирает Родригу и почти силком приводит к себе. Доктор убеждает молодую женщину остаться в Порту-дус-Милагрес, она не должна бежать от проблем, винить во всём себя и ставить крест на своей жизни. Пока Луиза не закончит заочное обучение, Родригу предлагает ей жить у него и работать ассистенткой в его приёмной. Он также считает, что, собрав средства с помощью всех, кто сочувствует Луизе, они должны добиться пересмотра вопроса о родительских правах Алешандри. Но она категорически против. Более того, Луиза настаивает, чтобы Родригу, чьё мнение имеет большой вес среди простых людей Порту-дус-Милагрес, убедил друзей и знакомых ничего не рассказывать Ане Кларе, когда она вырастет. Эта скандальная история, может повлиять на её жизнь, а Луиза желает дочери счастья. Теперь она почти рада, что дети остались в семьях своих отцов, где их не ожидают, полные нужды и лишений детство и юность, какие были у неё самой. Родригу недоволен такой пассивностью, но соглашается, что в этом вопросе право решения остаётся за матерью.
В считанные дни оставшиеся до оформления документов, которые положат конец его браку, Фред выдерживает настоящую осаду со стороны родственников. Отасилиу пытается поговорить с сыном «по мужски» и призывает его обдумать всё ещё раз. Амапола, тоже умоляет Фреда не спешить с окончательным решением и даже если он всё-таки расстанется с Луизой, не быть столь категоричным, когда дело касается их сына, ведь в подготовленных им документах сказано, что она не имеет права хотя бы иногда видеться с мальчиком. Ана Беатрис, упорно пытается повторить брату, то, что ему рассказала Луиза при их последнем разговоре. С прямолинейностью подростка, она требует, чтобы он «раскрыл глаза» и «перестал вести себя как дурак и мерзавец». В результате ежедневного прессинга, Фред отдаляется от родителей и эта холодность в их отношениях сохранится долгие годы. Ана Беатрис увидев, что брат не желает слушать доводы, говорящие в пользу Луизы и, чувствуя, ту же дистанцию в его отношении к ней, в самых резких выражениях высказывает Фреду всё, что думает, после чего перестаёт с ним общаться. Атмосфере дружбы и жизнерадостности в доме Феррасу приходит конец.
***
Бабау навещает Розу в тюрьме. Она подавлена известием о смерти Гумы, вся эта история кажется ей подозрительной. Небольшую надежду вселяет лишь рассказ Бабау об уверенности Эсмералды в том, что Фредерику выжил. Роза просит старого друга не прекращать поиски мальчика. Её поражает, что история повторяется вновь. Неужели судьбе угодно, чтобы сын Гумы тоже появился через много лет, уже юношей?
- Если так, - в голосе Розы звучит горькая ирония, – мне некуда торопиться. Спокойно отсижу свой срок, приеду в Порту-дус-Милагрес и разыщу Фредерику. А если серьёзно, дядюшка Бабау, ваш городок единственное место, куда мне есть смысл возвращаться. Мои друзья, могилы близких, всё там или на соседнем берегу, в Итамаражи. Где ещё, я могу пожелать прожить оставшиеся мне годы? Но и через пятнадцать лет, я не собираюсь сидеть, сложа руки. Даже если мальчик погиб, я не успокоюсь, пока точно не узнаю, что произошло с ним и его родителями. Я выведу на чистую воду Алешандри Геррейру. Вы рассказывали, что после смерти Гумы, он сразу же переселился в его дом и не жалел усилий, чтобы занять освободившееся кресло префекта? Завидная расторопность…
- Он говорит, что считает своим долгом перед памятью двоюродного брата, и жителями Порту-дус-Милагрес, которые любили и уважали его, продолжить осуществление реформ, начатых Гумой, - с сомнением произносит Бабау. – Якобы уверен, что он сам желал бы того же. Тогда многие ему поверили. Может, это и правда, кто знает? Люди меняются, а Ондина, всегда верила, что у парня хорошие задатки. Постоянно повторяла: «К счастью, он совсем не похож на родителей!».
- Сомневаюсь, - задумчиво говорит Роза. – Эти его слова… Очень напоминает Феликса. Кажется, сын унаследовал ораторский талант отца и способность вводить людей в заблуждение. Если я не ошибаюсь, что-то он должен был взять и от матери… Пережитое разочарование и желание отомстить, могли превратить его в хладнокровного преступника. Пожалуйста, Бабау, - продолжает она, подавшись вперёд, голос её теперь звучит взволнованно, почти умоляюще, - внимательно наблюдайте за всем, что происходит в городе. Знаю, часто приезжать сюда вы не сможете, да я и не требую этого, но пишите мне обо всех мало-мальски значимых событиях, и, конечно, о том, как продвигаются поиски Фредерику. Я должна быть в курсе всего, вы же понимаете.
Бабау невольно отводит глаза, внезапная горячность Розы
заставила его прослезиться.
- Разумеется, я регулярно буду писать обо всём. Но можешь не сомневаться, девочка, я никогда не откажусь от удовольствия лично рассказать тебе наши последние новости. Буду приезжать, каждый раз, когда смогу оставить бар, – преувеличенно бодро говорит старик, пытаясь справиться с охватившими его чувствами.
- Спасибо, но право не стоит, - растроганно отвечает Роза. - Писем мне будет достаточно. В вашем возрасте, трудно добираться в такую даль, а я хочу, вернувшись застать в добром здравии и вас и дону Ондину. Вы двое, для меня сейчас самые близкие и дорогие люди. Берегите себя, дядюшка Бабау, и о ней позаботьтесь, как сможете!
Окончательно смутившись, от таких слов, Бабау неловко прощается и уходит. Вернувшись в камеру, Роза долго стоит у решётки, сжав прутья пальцами правой руки. Теперь, когда уже не нужно казаться сильной, в её взгляде тоска и отчаяние: впереди ещё столько лет вынужденного бездействия! Она обречена, оставаться пассивным наблюдателем, бессильным, что-либо предпринять…
***
Прошло четыре года. Порту-дус-Милагрес не стал островком демократии и справедливости, к чему стремился префект Гумерсинду, но и не скатился к прежнему, провинциальному существованию. В том, что касалось оснащения города самыми современными технологиями и модными нововведениями, появлявшимися в крупнейших городах Бразилии и мира, Алешандри собирался следовать политике предложенной двоюродным братом. Его более чем устраивало превращение городка в один из процветающих центров туризма, для состоятельных бразильцев и иностранных гостей. Порту-дус-Милагрес становился крохотной жемчужиной, с одной стороны, сохраняя очаровательный уклад жизни небольшой общины, где все друг друга знают и
радуя приезжих тишиной, порядком и патриархальным уютом, с другой, предлагая им все блага цивилизации и обширный комплекс развлечений для отдыхающих на побережье, включающий сервис мирового уровня.
В окрестностях Порту-дус-Милагрес выросли новые заводы и предприятия, в самом городе развернули свою деятельность филиалы крупных фирм, открылся компьютерный центр. Появились специализированные магазины одежды, косметики, бытовой техники, предлагавшие покупателям последние новинки лишь с незначительным отставанием от Рио-де-Жанейру и Сан-Паулу. Те времена, когда за любыми мало-мальски дефицитными товарами приходилось ездить в Серру-Азул, давно прошли, теперь ассортимент магазинчиков этого городка выглядел безнадёжно провинциальным, в сравнении с тем, что регулярно поступало на прилавки Порту-дус-Милагрес.
Многое изменилось и в социально-культурной жизни города. Ещё при Гумерсинду Геррейру была построена первая большая школа, в которой по полной программе должны были обучаться дети Порту-дус-Милагрес, независимо от положения, которое занимали их семьи. Новый префект естественно внёс коррективы. Появилось ещё одно общеобразовательное учреждение, соответствовавшее стандартам элитных школ в крупных городах. Посещали его либо дети из состоятельных семей, либо те, чьи родители смогли наскрести круглую сумму и дать возможность ребёнку учиться в более продвинутых условиях. Торжественно открыли первую в городе библиотеку, просторное трёхэтажное здание с подборкой художественной, учебной и специальной литературы на любой вкус. Желающие же приобрести последний бестселлер или пополнить домашнюю коллекцию, всегда могли наведаться в не менее роскошный по выбору книжный магазин. Был основан этнографический музей, экспозиция которого знакомила посетителей с историей, культурой, религиозными традициями и бытом аборигенов Баии. Одно за другим появлялись места общественного отдыха: кинотеатр, кафе, клубы, дискотека для молодёжи. На волне перемен, год назад, завершилось строительство комфортабельного отеля для отдыхающих. Почувствовавший конкуренцию Бабау, чтобы не отставать от новых веяний, был вынужден заняться перестройкой «Звёздного маяка» и превратил его в приличную модернизированную гостиницу, обстановка которой была выдержана в духе местного этнического колорита, с баром стилизованным под «дно морское».
Администрация Порту-дус-Милагрес всячески приветствовала приток свежей крови – в расцветающий на глазах город с, несомненно, большим будущим, охотно приезжали специалисты, которых ждала работа на предприятиях и фирмах, преподаватели, медики и частные предприниматели. Привлекало их уже упоминавшееся сочетание спокойной, размеренной жизни, с индустриальным прогрессом и возможностью заниматься интересной, хорошо оплачиваемой работой вдалеке от сумасшедших ритмов большого города. Вновь прибывшие, как правило, вскоре попадали под старомодный шарм городка и мечтали прожить здесь всю жизнь, став со
временем частью здешнего общества.
***
Некоторым это удалось довольно быстро. Так, например два года
назад в Порту-дус-Милагрес появилась одинокая состоятельная вдова, дона Клаудия Фрейташ, открывшая небольшой ресторан с экзотичным названием «Поцелуй вампира». Заведение было одновременно уютным и современным, а хозяйка вела дела столь умело, что уже через полгода оно превратилось в излюбленное место отдыха горожан. Привлекательная женщина неопределённого возраста (средних лет или чуть старше), она внесла заметное оживление в разговоры немолодых холостяков Порту-дус-Милагрес, но предпочитала держаться особняком, давая обильную пищу слухам. Обсуждали её, впрочем, беззлобно, хотя жила дона Клаудия замкнуто, ни с кем не сближаясь, в городе её приняли, полюбили и считали, что её личная жизнь заслуживает уважения. Но крайне скупые сведения о прошлом этой женщины и её недемонстративное одиночество продолжали будоражить местные пытливые умы.
Не так давно у кумушек (обоего пола) Порту-дус-Милагрес появился новый повод для обсуждений: неожиданная дружба доны Клаудии и вице префекта сеньора Деодату. Как и все, регулярно захаживая в «Поцелуй вампира», Деодату иногда беседовал с приветливой хозяйкой ресторана и однажды заметил, что разговоры с этой сдержанной, но, безусловно, умной и знающей жизнь женщиной доставляют ему всё большее удовольствие. Совсем скоро, он уже не представлял свой день без обязательной вечерней чашечки кофе или кружки пива в «Поцелуе вампира» и очередной интересной и содержательной беседы с доной Клаудией. Говорили они обычно о его работе в префектуре о повседневной жизни города, иногда Деодату рассказывал о своей семье. Клаудия внимательно слушала и, если это было нужно, несколькими фразами меняла направление мысли Деодату, помогая увидеть вещи с другой точки зрения или найти решение возникшей проблемы, так, что у него не возникало сомнений, что озарение посетило бы его и без посторонней помощи. Сама она редко выступала инициатором разговора, когда же это происходило, вопросы почти всегда касались деятельности префекта. Деодату рассказывал подробно, порой, по старой привычке, увлекался и тема «префект – Алешандри Геррейру» плавно переходила в «Алешандри Геррейру – человек и семьянин». Клаудия никогда не расспрашивала о частной жизни префекта, но когда Деодату «заносило» не прерывала его, а когда он заканчивал, кратко комментировала услышанное и эти реплики всегда были точны и уместны.
Жудит не понимала, что за дружба может быть между женатым мужчиной и одинокой женщиной, и ей совсем не нравилась новая привычка мужа. Деодату спокойно выслушивал упрёки жены и терпеливо ждал, когда она поймёт, что причин для ревности нет. Да, у Клаудии почти мужской склад ума, при этом она умнее и проницательнее большинства его приятелей, вот почему он охотно проводит с ней время. Но любит он Жудит. Она единственная женщина, которая ему нужна. Но время шло, а ситуация в семье Перейра не улучшалась. Супруги всё больше отдалялись друг от друга, возвращение домой к жене и ребёнку перестало радовать Деодату и неожиданно для себя, в один прекрасный день он обнаружил, что Клаудия привлекает его уже не только как друг. Но их отношения по-прежнему не выходили за рамки приятельских: Деодату, как и все кто общался с Клаудией, чувствовал определённую границу, перейти которую эта спокойная дружелюбная женщина не позволит никому. Кроме того, хотя их с Жудит семейная жизнь трещала по швам, оба считали необходимым тщательно скрывать это от самых близких людей: Пасоки, малыша Орланду, Женезии и Эзекиела с дочерьми. Их дрязги не выходили за пределы спальни, а на людях они старательно изображали счастливую благополучную пару. Но в маленьком городке соседей обмануть трудно: каким-то образом все знали, что наедине друг с другом, Деодату и Жудит уже давно не разговаривают.
Женезия и Эзекиел прекрасно видели, что происходит, но поддерживали разыгрываемый родственниками спектакль. Они пытались порознь поговорить с Деодату и Жудит, но те улыбались и заверяли, что беспокоиться не о чем, может быть пустячные недоразумения, не более. Ради дочек, обожавших деда и Жудит, Женезия и Эзекиел прикидывались, что верят этим отговоркам.
***
Элена и Барбара близнецы столь же разные по характеру как когда-то их мать и тётка. Элена красивая, весёлая и шаловливая девочка, в которую влюблены все мальчишки в классе, кокетка, шалунья и выдумщица. К её сестре ещё в трёхлетнем возрасте приклеилось шутливое домашнее прозвище «дона Барбара», подчёркивавшее её недетскую солидность и сосредоточенность. Молчаливая, замкнутая, мечтательная она абсолютно самодостаточна и предпочитает реальности свой собственный мир, возникший из впечатлений от книг, фильмов, теленовелл и музыки. Очень рано начала писать стихи и рисовать. Слишком серьёзная для своих лет, она улыбается только когда рядом Элена её единственный и очень близкий друг. Другие ей просто не нужны. Хотя сёстры похожи как две капли воды, у Барбары в классе репутация «гадкого утёнка» и обычно её никто не замечает. Исключение – спокойный, положительный мальчик Анжелу да Силва, сын Алфеу и Селмы: Барбара кажется, ему зачарованной принцессой и он не понимает, как можно просто подойти к ней и заговорить. Элена всегда защищает горячо любимую сестру от насмешек других детей, но обидные словечки, хоть и нечастые, уже сделали своё дело, Барбара окончательно отгородилась от окружающих. «Меня никто и никогда не поймёт» – стало её жизненным кредо. Странности дочери беспокоят Женезию и Эзекиела, но они думают, что многое изменится, когда девочка станет старше, и у неё появятся другие интересы, главное не торопить события и дать ей возможность выбирать самой. Пока же родители находят утешение в том, что Барбара, несомненно, талантлива и серьёзно относится к учёбе в отличие
от безалаберной и легкомысленной Элены.
***
Ана Беатрис Феррасу все эти годы не разговаривавшая с братом и почти не общавшаяся с родителями, с трудом дождалась выпускного вечера и, успешно сдав вступительные экзамены на юридический факультет университета в Салвадоре, покинула
Порту-дус-Милагрес, не зная, захочет ли когда-нибудь сюда вернуться. То как поступил с Луизой Алешандри, поведение в этой ситуации Фреда, мягкотелость отца, растерянность матери – породили волну протеста в девочке-подростке. Для себя Ана Беатрис решила, что не хочет быть жертвой как бедняжка Луиза и никогда не станет похожей на Амаполу. Все мужчины подлецы, или в лучшем случае трусы и слизняки. В своей жизни она отныне отводит им вспомогательную роль гигиенической салфетки и, разумеется, будет защищать от мужского произвола тех несчастных, которые сами не способны за себя постоять.
Незадолго до разрыва между Фредом и Луизой, дружба Аны Беатрис с Пасокой (они познакомились, когда начали близко общаться их семьи) перешла в стадию первой влюблённости, но, превратившись за считанные дни в радикальную феминистку, она оборвала их отношения. Правда, не сразу: какое-то время они продолжали встречаться и Ана Беатрис сначала навязала Пасоке роль подруги-наперсницы (бедный парень часами выслушивал обвинительные речи в адрес Фреда и Алешандре, «трогательные» рассказы о страдалице Луизе, а в итоге вместо романтики и поцелуев был вынужден утирать слёзы девушке рыдающей от злости и бессилия), позднее стала втягивать его в провокационные дискуссии на тему «сильного пола», и, наконец, перешла к язвительным и оскорбительным репликам в его адрес.
Влюблённый Пасока долго терпел, но, поняв, что превратился в мишень для раздражения и ярости ожесточённой девицы, которую не может ни утешить, ни образумить перестал являться на «свидания». Только накануне её отъезда в Салвадор, он попробовал в последний раз поговорить об их отношениях. Ана Беатрис выслушала с презрительным снисхождением и посоветовала «найти дурочку, которой нужна такая жизнь».
Для Пасоки расставание с ней было болезненно, хотя их встречи давно прекратились, он так и не смог перестать думать о Биа (как все называли Ану Беатрис) и теперь ясно видел, что по-настоящему её любит.
***
Фред тоже оставил дом родителей, открыв собственную практику, он снял коттедж в городе, и переехал туда вместе с сыном. Он так и не простил отцу и матери, что они не поддержали его в конфликте с Луизой, и теперь наказывал Амаполу, почти не давая ей видеть любимого внука. В дом, где прошло его детство, он приходил только тогда, когда без этого невозможно было обойтись. Но отношения с Отасилиу, правда крайне холодные и натянутые поддерживать приходилось, тот был старым волком юриспруденции, и его помощь часто бывала нелишней для такого неоперившегося новичка как Фред. После разрыва с женой, он забросил учёбу и с трудом дотянул до получения диплома, так что его успехи в адвокатуре пока оставляли желать лучшего. Но Фред был, одержим намерением, добиться профессионального успеха и, послав отца с его жизненным опытом подальше, окончательно избавиться от унизительной зависимости.
Кроме этого, его волновала только одна вещь – воспитание сына. Родители, сестра, Луиза – все близкие и любимые люди оказались лжецами и предателями. Этот четырёхлетний малыш, единственный на кого он сможет положиться в будущем… после того, как воспитает его по своему образу и подобию с помощью постоянного контроля и подавления индивидуальности. Даже мысли в этой детской головке будут лишь те, которые сочтёт нужным туда вложить отец. Ничего бесчеловечного в таком плане Фред не видел, хотя родители стали для него практически чужими людьми, теперь он был полностью согласен с ними, взрослым виднее, как должны жить дети и если с детства не приучить ребёнка к абсолютному послушанию, семья просто развалится. Впрочем, сейчас Фред был слишком занят утверждением своей профессиональной репутации, а вечера проводил или в баре, за несколькими бутылками пива, или в Центре ночных развлечений. Поэтому воспитание маленького Сержиу, пока ограничивалось тем, что, уходя на работу, любящий папаша на весь день запирал мальчика дома, чтобы не болтался на улице, где может завести не тех друзей и набраться того чего не нужно.
За исключением сына, которого Фред всё же по-своему любил, существовал только один человек, к которому он испытывал симпатию и уважение. Надо ли объяснять, что этим человеком был его кузен Алешандри Геррейру? Фред восхищался двоюродным братом, сочувствовал тому, что он пережил по вине Луизы и надеялся в будущем завоевать его дружбу и стать таким же ближайшим помощником Алешандри, каким был Отасилиу при Феликсе Геррейру. Единственное, что напрягало его в этих планах на будущее, если он начнёт бывать в доме Алешандри, неизбежно придётся встречаться с Аной Кларой, а Фред хотел навсегда вычеркнуть её из своей жизни.
***
Луиза все эти годы прожила в доме Родригу. Диплом врача-косметолога, никак не повлиял на её жизнь, она уже давно поняла, что её призвание домашнее хозяйство и дети, поэтому, закончив учёбу, посвятила себя заботе о докторе и его маленькой дочке Лусинье, к которой привязалась как к собственному ребёнку.
Ни Родригу, ни Луиза при этом не замечали, что девочка – настоящая хозяйка в доме и фактически глава их небольшой семьи. Потеряв мать в четыре года, она рано научилась самостоятельно мыслить и принимать решения, что благополучно проморгал её отец, пытавшийся спастись от тоски, нагружая себя работой. Когда появилась Луиза, Лусинья сразу приняла её, а вскоре и полюбила, что означало появление в её жизни ещё одного человека, за которого она отвечает.
Лет до семи девочка принимала такое положение вещей как должное. Раньше дом держался на Дулсе (Лусинья очень хорошо помнила мать), теперь она должна заботиться об отце и Луизе. В семье всегда есть кто-то, кто вникает в проблемы других и находит их решение, это нормально. Но человек, обладающий острым умом, рано или поздно осознаёт, что это преимущество даёт ему немалую власть над окружающими. С некоторых пор Лусинья точно знала, что без труда может манипулировать своими близкими, так, что они об этом даже не догадаются. К счастью, в девочке удивительным образом сочетались доброта и трезвый взгляд на жизнь, поэтому она не злоупотребляла своими способностями, ограничиваясь, как и раньше тем, что незаметно для Родригу и Луизы направляла семейный корабль в нужное русло.
Свои аналитические навыки Лусинья шлифовала, наблюдая за соседями и одноклассниками и для собственного развлечения пытаясь угадывать скрытые причины их поступков, какие-то вещи в их жизни, которыми они не стали бы делиться даже с лучшим другом, или просто не подозревали о них. Всегда приветливая, доброжелательная, любимица всего города она научилась видеть людей буквально насквозь, замечая любые мелочи, на которые другие не обращали внимания, но выводы предпочитала держать при себе, потому что давно поняла, мало, кто хочет знать неприятную правду, а иногда она может оказаться попросту разрушительной.
***
Поиски Фредерику, координируемые из тюрьмы Розой Палмейрау, пришлось прекратить. Все друзья Бабау, постепенно отказались от этой затеи, и только он упорно продолжал проверять
каждый новый след, любое случайно всплывшее имя какого-нибудь человека, проезжавшего в течение двух месяцев со дня аварии, в радиусе ста километров от Порту-дус-Милагрес. Но все зацепки либо оказывались ложными, либо заводили в тупик. И, наконец, год назад, Бабау и Роза окончательно поняли, что исчерпали все возможные версии. Оставалось только ждать, в надежде, что когда-нибудь появится кончик ниточки, ухватившись за который они размотают весь клубок и узнают, что именно произошло с сыном Гумы.
***
Итак, со стороны Порту-дус-Милагрес выглядел как современный, индустриальный город. На самом же деле, как и в былые времена, это был замкнутый феодальный мирок с единоличным правителем – префектом Алешандри Геррейру.
Алешандри за прошедшие годы сделал всё, чтобы максимально упрочить своё положение. Его переизбрание должно было произойти только в одном случае, если он сам этого пожелает, а это могло случиться лишь в очень отдалённом будущем. Быть всю жизнь префектом маленького, пусть и процветающего городка, разумеется, не являлось конечной целью для человека с такими деньгами и связями, но в ближайшие лет 10-15 Алекс ничего менять не хотел, собираясь жить в своё удовольствие и наслаждаться властью над этим небольшим клочком земли. В любой другой точке планеты он мог быть богатым, уважаемым, влиятельным, словом всем чем угодно, но уже никогда не чувствовал бы себя КОРОЛЁМ.
С подручными Эриберту Алешандри распрощался, как только занял свой нынешний пост. Префект, отдающий приказания банде громил? – это было совершенно не в духе времени. Конечно, глупо утверждать, что можно полностью обойтись без «грязных» методов, далеко не все проблемы решаются способами, которые одобряет закон. Но уровень должен быть другим, скажем, один доверенный человек, которому можно поручить скользкие вопросы, не требующие огласки. Алешандри нашёл такого специалиста и, не без его помощи, крепко закрутил гайки, заставив умолкнуть недовольных. Их было немного, люди в Порту-дус-Милагрес не
бедствовали как раньше, а когда человек имеет приличную, хорошо оплачиваемую работу и уверен в своём будущем, он не станет требовать луну с небес. Но Руфину и некоторые другие, особенно ярые сторонники Гумы, иногда, громче, чем нужно, заводили разговоры о том, что это всё конечно хорошо, но надо, чтобы было ещё лучше, так, как начинал делать Гумерсинду Геррейру, поэтому префекта нужно переизбрать и назначить человека порядочного, пекущегося о благе простого народа. Сеньор Фрагозу, незаметный человек, имени которого никто не знал, избавил префекта от подобных затруднений, действуя обдуманно и жёстко. Все остались живы и здоровы, просто к одним применили экономические санкции, других немного припугнули, или поставили в зависимое от префекта положение и очень скоро никто не решался, открыто выступать против заведённых порядков. Алешандри Геррейру не пользовался всеобщей любовью и уважением, но горожане понимали, что по большому счёту, жаловаться им, в общем-то, не на что.
Другие проблемы, касались ли они управленческих тонкостей, продолжающегося благоустройства города, или расширения производства, префект тоже предпочёл поручить людям компетентным, оставив за собой две функции: подбор помощников и общее руководство. Не привлекала его и политическая карьера, Алешандри, по сути, оставался плейбоем, продолжая вести ту, полную роскошной праздности жизнь, к которой привык с юности. Модные заграничные курорты, прогулки на яхте, дорогие рестораны мелькали, как стекляшки в калейдоскопе и везде его сопровождала дочь, маленькая Ана Клара. После смерти Ливии в жизни Алешандри всё ещё не появилась другая женщина, рана затянулась не до конца.
Фотографию Ливии Алешандри держал у себя в кабинете, и как только Ана Клара забыла, что не всегда жила в этом доме, объяснил девочке, что это, её умершая мать. Обману помогало то, что фамилия Ливии в замужестве была Геррейру. Когда отец и дочь жили в Порту-дус-Милагрес, по выходным они обязательно приносили цветы на её могилу. Рядом был похоронен дядя Гумерсинду, двоюродный брат папы и друг семьи. Ана Клара любила, забравшись в кресло в отцовском кабинете, рассматривать единственную фотографию белокурой красавицы-мамы и постоянно требовала у Ондины рассказов о том, как познакомились родители, сразу ли поняли, что будут любить друг друга всю жизнь, какая у них была свадьба и о многом другом.
***
Ана Клара росла в атмосфере всеобщего обожания. Для
Алешандри, такого же собственника как Феликс, главным было, что это его ребёнок, неважно кто её мать и при каких сомнительных обстоятельствах малышка появилась на свет. Тем более что Ану Клару полюбить было несложно: хорошенькая, весёлая, смышлёная девочка ничего не боялась и почти никогда не плакала. Мальчишеская отвага и задиристость не мешали ей, уже сейчас, проявлять чисто женское лукавство и Алешандри с каждым днём всё больше гордился дочерью видя в ней достойную наследницу. Своевольная и упрямая девочка любила отца, который ничего для неё не жалел и поощрял любые проказы, но особенную нежность испытывала к своей старой няньке.
***
А для Ондины, с каждым новым годом, проведённым в «мавританском замке», жизнь всё больше напоминала ад и даже привязанность к девочке не спасала старуху от отчаяния. Её Алешандри так изменился! Ондина больше не узнавала в этом холодном, эгоистичном мужчине мальчика, которого она вырастила и любила так же, как собственного сына. Он отдалился от неё, стал обращаться как с обычной прислугой, но, если бы только это! То, что в городе обсуждали на уровне слухов и домыслов, Ондина знала наверняка: мимо неё не проходил ни один телефонный звонок, ни одно совещание из тех, что проводятся только дома, за плотно закрытой дверью и на которые приглашают особо доверенных людей («прихвостней», как она определяла про себя). Ондине удавалось услышать далеко не всё, о чём говорилось на этих сборищах, но и долетевших до неё обрывков фраз было достаточно, чтобы прийти к неутешительным выводам. Алешандри растерял остатки порядочности, он очертя голову бросался в любые сомнительные махинации, если они сулили хорошую прибыль. Растущее благосостояние города было для него всего лишь удобной ширмой. «Деньги, проклятые деньги! Он стал таким же, как его отец, тому тоже было мало, сколько ни дай!» – ворчала по ночам Ондина, ворочаясь в мягкой постели, которая жгла её как раскалённое железо.
Давал о себе знать и возраст: старая женщина слишком хорошо понимала, что не сможет ещё двадцать (или сколько там, дай бог памяти, осталось?) лет дожидаться возвращения Фредерику, уходящее время и растущее чувство собственного бессилия медленно убивали её. Последней же соломинкой, которая согласно народной мудрости ломает хребет верблюда, для Ондины стал очередной разговор с Бабау. Поиски мальчика прекратились! Если даже такая сильная и предприимчивая женщина как Роза опустила руки, что оставалось делать ей, Ондине?
***
Поздно вечером, когда Ана Клара уже давно спала, старуха без
стука зашла в кабинет Алешандри.
Тот просматривал бумаги, принесённые Фрагозу (речь шла о выгодной спекуляции земельными участками) и неприятно удивился, внезапно услышав за спиной шаркающие шаги.
- Это вы, Ондина? Что произошло?
Сердце Ондины, как всегда в таких случаях больно сжалось, за много лет, она так и не смогла смириться с тем, что Алешандри обращается к ней на «вы».
- Сеньор, я должна поговорить с вами.
- Чтобы обсудить пустяки, связанные с проблемами по хозяйству, вам понадобилось отрывать меня от дел? Это может подождать до завтра. И потом, Ондина, с каких пор, для решения подобных вопросов требуется моё вмешательство? Вы занимаетесь всем, что связано с домом, вы не только няня моей дочери, но и домоправительница. Если не справляетесь с обязанностями, скажите прямо, я найду женщину помоложе.
- Не беспокойтесь, доктор Алешандри, я достаточно здорова, чтобы продолжать тащить на себе этот дом, – в голосе Ондины прозвучали гневные нотки, - Речь пойдёт о другом.
- О чём же? Говорите скорее, я устал, а ещё минимум час придётся потратить на работу с документами.
- Придётся послушать, сеньор… Долгие годы я не решалась поговорить с вами откровенно, но больше у меня нет причин молчать.
- Довольно предисловий. Чего вы хотите? Прибавки к жалованию?
- Не оскорбляйте меня. И не спешите, быстро наш разговор
закончить не удастся, слишком много всего накопилось.
- Что за тон? Вы дона Ондина, окончательно забыли своё место. Виновата моя мать, она чересчур либерально обращалась с прислугой, и я не стал ничего менять, всё-таки вы столько лет служите нашей семье. Но это не значит, что я позволю вам…
- Позволения, я спрашиваю только у своей совести, доктор. И сейчас она кричит, разрывая мне голову и сердце, требуя, чтобы я призвала вас к ответу.
Волнение заставляет старуху ухватиться за спинку кресла, её глаза мечут молнии, сейчас она похожа на седую, изрытую морщинами, богиню Фемиду. Алешандри слегка оробел от такого напора.
- Ондина, да что с вами? Я поторопился, обвиняя вас в наглости, вы просто нездоровы. Прошу вас идите в свою комнату и как следует, отдохните. Мы поговорим завтра утром.
- Я совершенно здорова сеньор, и говорить мы будем сейчас. Вы правы, хватит ходить вокруг да около. Ваша матушка, говорите, была слишком доброй? Она была гиеной, ядовитой гадиной в обличие человека! Адма и Феликс Геррейру напоминали мне
стервятников, готовых клевать падаль, лишь бы зоб набить. И я не могу понять, как ты, мальчик мой, превратился в такого же хищника?!
- Что вы пытаетесь сказать своим заплетающимся языком? В чём меня обвиняете? – Алешандри говорил холодно и надменно, такую манеру обращения с прислугой он усвоил уже давно, но в глубине души вынужден был признаться, что начинает чувствовать страх. Он знал, Ондина не выжила из ума, она наблюдательна и замечает многое. Алешандри никогда не опасался своей бывшей няни, полагаясь на её любовь и преданность, что же, чёрт побери, происходит сейчас?
- Мой язык говорит, что вы превратились в лжеца и вора! – взяла себя в руки Ондина. – Что за грязные сделки вы заключаете с людьми, которым место в тюрьме? Почему, на ночь, глядя, принимаете у себя этого Фрагозу? Весь город знает, что он за человек, а ведь это один из ваших ближайших помощников! И зачем вы ходите в этот проклятый бордель? Не из-за девок, – эти слова Ондина не произнесла, даже не прошипела, а с остервенением выплюнула, – не только я знаю, что у вас много лет не было женщины. И, раз уж мы заговорили об этом, ПОЧЕМУ ВЫ ВНУШИЛИ ДЕВОЧКЕ, ЧТО ДОНА ЛИВИЯ ЕЁ МАТЬ?! Вы, сеньор, позорите память брата, на глазах у всего города навещая могилу «вашей покойной супруги»!
- Остановись, сумасшедшая! Твои обвинения, старческие бредни,
в них нет ни капли правды. Я отвечу только на последний вопрос, здесь есть хоть какой-то смысл. У меня нет желания придумывать для дочери сказки о женщине, которой никогда не существовало. Как по твоему я должен объяснять ребёнку, где похоронена её мать и почему в доме нет ни одной её фотографии? Пусть лучше девочка чтит память такой прекрасной женщины как Ливия, чем узнает настоящую историю своего рождения.
- Если ты на самом деле так думаешь, то лжёшь самому себе. Не ради дочери ты так поступаешь. Нет, Шанди, ты хочешь отобрать у Гумы Ливию, хотя бы и после смерти. Вся твоя жизнь была подчинена этой цели, завладеть женщиной, которая тебе не принадлежала, ты даже сейчас не хочешь остановиться…
- Ты можешь быть довольна Ондина, - ещё более сухо произнёс Алешандри вставая, – этот бессмысленный разговор отнял у меня столько времени, что продолжать сегодня работу бесполезно. Я иду
спать.
- Нет, ты не должен так уходить. – Ондина всё-таки позволила себе размякнуть, на глазах выступили слёзы, голос дрожал, - Когда-то ты любил меня, не каждая мать заботится о своём ребёнке, так как я заботилась о тебе. Я так тобой гордилась: красивый, чистый, умный мальчик, открытый для всего доброго! Куда всё ушло? Неужели в тебе не осталось ни теплоты, ни любви?
- Мне жаль тебя Ондина, - Алешандри постарался, чтобы его голос звучал, как можно мягче, - но об этом смешно говорить двум взрослым людям. Я вырос. Я не ребёнок, не подросток, даже не тот наивный юноша, которого ты знала прежде. Всё меняется. Теперь твоя питомица Ана Клара, она нуждается в твоей любви и заботе. Если ты будешь так же крепко стоять на ногах, сможешь ещё понянчить её внуков. Мы ценим, то, что ты всю жизнь посвятила нашей семье, не беспокойся, – и Алешандри протянул руку, собираясь погладить Ондину по волосам.
- Я поняла, – уклонившись от ласки, сдержанно заговорила Ондина, -
мне не удастся достучаться до вашей совести. Слишком глубоко вы её похоронили. Не знаю, как я буду дальше жить под одной крышей с вами, об этом мне предстоит подумать сегодня ночью. У меня были причины терпеть столько лет, теперь одной стало меньше: вы никогда не одумаетесь, не станете прежним… В этом доме меня ещё удерживали маленькая девочка, которая ни в чём не виновата и будет тосковать если я уйду и надежда на возвращение сына Гумы. Но сейчас…
- Сына Гумы? Ондина, похоже, я буду вынужден отказаться от ваших услуг, ненормальный человек не может заниматься воспитанием моей дочери. Сын Гумы мёртв, он погиб в один день с отцом.
- Тело мальчика не нашли и я уверена, он жив. Однажды он появится, как появился Гума и тогда…
- Я говорю тебе, он мёртв! МЁРТВ! И я РАД, что это произошло с ними обоими, жаль только, что уже после смерти Ливии!
Алешандри выкрикнув эти слова в лицо Ондине, быстро вышел из кабинета. Проклятой старухе удалось вывести его из состояния равновесия, ну да ладно, она ничего не сможет доказать. Надо подняться в спальню, успокоиться и всё как следует обдумать. Дьявол! Она снова здесь?!
- Я не хотела верить… - Ондина задыхалась от ярости, - А ведь сам Гума подозревал… Значит это сделали вы?! Вы убили его?! Скажите! Вы должны признаться!
- Замолчи! Ты весь дом перебудишь! Я никого не убивал, хотя и ненавидел всех этих оборванцев! И Дулсе, которая забивала голову
Ливии всякими глупостями…
- Почему же вы так уверенно говорите, что мальчик не выжил? Нет, вы были там, видели, что произошло, и потому не сомневаетесь… - Ондина догнала Алешандри на середине лестничного пролёта и сухими скрюченными пальцами вцепилась в рукав его пиджака, - Ты убийца, Алешандри Геррейру!
Алешандри коротким, злым ударом в грудь оттолкнул от себя Ондину и, поднявшись ещё на три ступени, оглянулся. Старая женщина сидела у подножья лестницы, прижав руку к груди, на её лице проступили синюшные пятна. Глаза, горящие праведным огнём, не отрываясь, следили за каждым его движением. Алешандри несколько секунд смотрел на неё в нерешительности, потом, не торопясь, повернулся и направился в спальню. Ни он, ни Ондина не услышали едва слышный скрип двери одной из комнат на втором этаже, которую кто-то осторожно прикрыл.
***
Луизу разбудил стук в дверь. Решив, что это поздний посетитель (в городе уже несколько лет действовала современная клиника, с полностью укомплектованным штатом специалистов во всех областях медицины, но Родригу сохранил постоянную клиентуру) женщина открыла дверь, и к своему изумлению и ужасу увидела на пороге шестилетнюю Ану Клару Геррейру, в халате поверх ночной рубашки и тапочках на босу ногу. На шум вышла из своей комнаты восьмилетняя Лусинья, поведение Луизы буквально вытаращившей глаза на дочь префекта и не способной произнести ни слова, показалось ей странным.
- Тебя зовут Ана Клара? – видя, что Луиза никак не придёт в себя
девочка взяла инициативу в свои руки, - Что случилось?
- Мне нужен доктор Родригу. Пожалуйста, разбудите его.
- Да, да, конечно – с трудом разлепив губы, пролепетала, наконец, Луиза, - Лусинья, позови отца.
Когда Лусинья вернулась в комнату вместе с заспанным Родригу, Луиза всё так же испуганно взирала на девочку, казалось, теряясь в догадках: заговорить с ней? Предложить стул? Ана Клара молча смотрела на стоящих перед ней людей. Лусинья, почувствовала жалость и восхищение, по лицу малышки было видно, что она чем-то напугана и расстроена, но старается держать себя в руках, не показывая этого посторонним.
- В чём дело девочка? Тебя прислал отец? – нарушил молчание Родригу.
- Папа спит. Я не знала, куда ещё пойти. Ондине, моей няне стало плохо с сердцем. Пожалуйста, идёмте со мной, ей нужна помощь.
- Разумеется… Дона Ондина старый человек… Подожди меня, я
возьму свой чемоданчик.
Ана Клара по-прежнему стояла спокойно и прямо, высоко подняв голову. На какое-то мгновение она встретилась глазами с Лусиньей, и взгляд, которым обменялись девочки, сообщил им что-то важное друг о друге, протянув между ними тонкую нить взаимопонимания.
***
К сожалению, Родригу опоздал, Ондина скончалась от внезапного сердечного приступа. На похоронах присутствовали друзья и родственники покойной, а также все более или менее близкие к префекту люди, ведь он хоронил практически члена семьи. Одетая в чёрное бархатное платье Ана Клара стояла у гроба рядом с отцом. Префект произнёс прощальные слова, отдавая должное женщине, которая преданно служила нескольким поколениям Геррейру. В городе почти сразу начались ещё долго не утихавшие разговоры, что Ондина вроде никогда не жаловалась на сердце и что-то здесь не так. Их особенно поддерживал Бабау, которому в отличие от других было известно, почему его старая подруга продолжала работать в доме префекта.
***
На следующее утро после похорон, за завтраком, Алешандри чувствовал себя неловко. С того момента как доктор констатировал смерть Ондины, его дочь не произнесла ни слова. Если её о чём-то спрашивали, девочка только молча кивала или мотала головой. Сейчас, сидя напротив неё за столом, Алешандри не мог придумать, что сказать, чтобы вывести Ану Клару из этого состояния.
- Ты убил мою няню.
В звенящей тишине детский голос прозвучал так внезапно, что до Алешандри не сразу дошёл смысл сказанного. Он вздрогнул и поднял глаза. Дочь пристально смотрела на него, это был очень взрослый и до странности знакомый взгляд. Холодный, оценивающий, такой же, как у его матери, Адмы Геррейру.
***
Могила Ондины дус Рейес. На надгробной плите отчётливо вырисовывается тень стоящего перед ней человека. Женский голос негромко и яростно произносит:
- Теперь ты довольна старая идиотка? Поняла, наконец, кто он на самом деле, твой «дорогой мальчик». – Интонации невидимой женщины становятся издевательскими, - «Вы никогда не любили своего сына сеньора! Мальчику нужна ласка! Шанди, мой дорогой!». Теперь ты понимаешь, что я обращалась с ним, так как он того заслуживал?! Я говорила тебе, говорила ЕМУ… но он ни разу не захотел меня дослушать! Он не понимал… Сын Феликса Геррейру не может быть посредственностью! Только я знала его истинную цену. Неудачник, мелкий подлец с ничтожной душонкой, он не заслуживал даже твоей любви. В конце концов, ты стала для него обузой, и он с радостью дал тебе подохнуть. Вспоминай об этом в аду, где ты сейчас корчишься, ведьма.
На последних фразах голос переходит в злобное шипенье. Плевок на плиту и наступила тишина. Возле могилы никого, только слышны удаляющиеся в сторону выхода с кладбища, шаги.
|
