ЧАСТЬ 2_19
***
- Что скажешь о Родригу? – спросил Феликс.
Кристина облачилась в майку и джинсы, заколола волосы на затылке. В таком виде из-за плеча её сорока с хвостиком вылядывали девчоночьи косички.
- Родригу? – она сделала несколько выпадов перед зеркалом и повертела обтянутой попой, замена утренней гимнастике, - Воспитанный, прекрасно образованный человек. С ним недурно скоротать вечер.
- Человек? Не мужчина?
- Феликс, заткнись, - приказала мать, - У меня в голове нет твоих суперсовременных примочек о среднем поле. Конечно, наш знакомый доктор, мужчина. Причём не холостой.
- Как так? Он же вдовец.
- Имеющий домоправительницу.
- Думаешь, у них что-то есть?
- Я это заподозрила с самого начала, а позавчера убедилась окончательно, - Кристина вплотную приблизила лицо к стеклу, проверяя, не нуждаются ли её брови в выщипывании, - Женская интуиция, помноженная на знание жизни. Они симпатичная пара и очень друг другу подходят. Кстати, у нас с Луизой тоже нашлось много общих тем для беседы.
- Другими словами, ты и дальше собираешься бывать там?
- Если позовут. Передай крем, он должен лежать в тумбочке. А ты и Лусия?
- Что, «я и Лусия»? – прикинулся простачком Феликс.
- Третий вечер исчезаете вдвоём. Это серьёзно?
- Да нет, какое там. Обычные прогулки, - парень протянул ей крем и обнял сзади, теперь зеркало отражало обоих, - Если кому и надо ревновать, то мне. Отпадно смотришься.
Кристина прижалась щекой к его плечу.
- Ноль оснований. Ты для меня всегда на первом месте.
Может, она и верила этому, забыв их «войны» в Сан-Паулу, но Феликс чувствовал, как оживают в матери, примолкшие было струнки, и понимал, ей скоро потребуется нечто большее, чем комплименты сына, пусть и вполне искренние, или восторг Родригу – потенциального поклонника. Долго наслаждаться покоем Кристина не умела, сколько бы ни пыталась убедить всех вокруг (и в первую очередь себя), что нуждается в нём, как в глотке чистого воздуха, после непреходящего смога Сан-Паулу.
- Ну, разве мы не совершенство? - призвал он в очевидцы воображаемую публику.
***
Практически одновременно в приёмной доктора Фейтозу состоялся до странности похожий разговор.
- Какого ты мнения о Кристине? – Лусинья стояла к отцу спиной, расставляя в амбулаторном шкафу пузырьки с лекарствами.
- О ком, извини? – рассеянно переспросил Родригу, отрываясь от
поглотившей его внимание статьи в последнем номере «Семейной и общественной медицины», и снимая очки, - О Кристине? Мы ещё недостаточно знакомы… - доктор потёр переносицу, - Но она производит впечатление человека самодостаточного и стойкого. Ты знаешь, я уважаю эти качества. Одна вырастила сына, сумев не махнуть на себя рукой, что было бы легче всего. Не плакалась, не ждала манны небесной, рассчитывая на собственные силы. Она не только превосходная мать, но также разносторонняя личность и интересная женщина. Насколько я успел заметить, - немного смущённо поправился он.
- Свежая струя? – угадала дочь.
- Не прямо этими словами, однако завязать дружбу с кем-то обладающим достоинствами Кристины, всегда удача и большая редкость. И я не подразумеваю, что мы «глушь». Чем крупнее и населённее город, тем легче в нём разминуться, так и не получив возможности узнать ближе соседа в метро, например. Сколько вероятных, но несостоявшихся друзей, союзников, ежедневно проходит или проезжает мимо нас! И как много мы теряем с каждым таким упущенным моментом…
- Едва ли Кристину и Феликса привёл сюда поиск родственных душ, - заметила девушка более скептично, чем хотела.
- Поэтому нам вдвойне повезло с ними пересечься, - подчеркнул Родригу значительность события, - Не сомневаюсь, мы будем часто встречаться и на нашей территории, и на их, и на нейтральной, скажем в Рио.
- Луизу очень порадует приглашение съездить в Рио, а в Сан-Паулу она вообще ни разу не была, - нашла идею превосходной Лусинья.
- Луизу? – запнулся отец посреди увлечённого планирования, - Да,
разумеется.
***
Клаудия посмотрела на часы, показывавшие без пятнадцати десять, и подала знак метрдотелю. Тот тут же очутился рядом, готовый принять распоряжения хозяйки.
- Я работаю у себя, - сообщила сеньора Фрейташ, - Важные звонки переключайте на мой аппарат. Для остальных я сегодня в отъезде, до конца дня. Всем кто будет меня искать так и отвечайте. Запишете их имена и оставите на столике, я, наверное, опять просижу допоздна над документами.
В таких указаниях не было ничего идущего вразрез с заведённым порядком вещей. Дона Клаудия время от времени затворялась в своём кабинете, разбирая, без посторонней помощи, кипы счетов и накладных и беспокоить её разрешалось лишь при чрезвычайных обстоятельствах, требующих непосредственного присутствия владелицы ресторана. Обед в эти авральные дни ей приносили прямо туда. Собственно, хозяйка практически всегда обедала и ужинала в «Поцелуе», которому посвящала основную часть жизни. Он был её домом, её, как подшучивал персонал, маленькой империей. Шутки, впрочем, носили безобидный характер. Клаудия Фрейташ управляла разумно и объективно, заботясь о благе «подданных», хотя и не становясь с ними на короткую ногу. За это, а также за трудолюбие рабочей пчелы ей симпатизировали и уважали.
***
Тонкая леса была спущена в воду
под толстый корень, шевелившийся от
каждого движения волны.
Девочка ловила форель.
(Рувим Фраерман «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви»)
Тонкая стрелка курсора была отпущена в свободное плавание по экрану,
испещрённому ссылками на различные источники и публикации, частью
которых никто не интересовался уже много лет.
Девушка вылавливала информацию.
Она сидела неподвижно в офисном кресле, и кондиционер обдавал её прохладой. Глаза её были опущены вниз. Но взгляд их, утомлённый мельканием букв, складывающихся в слова и названия, не был пристален. Она часто отводила его в сторону и устремляла к окну, где, в центре площади, возвышался меж старыми зданиями памятник кому-то из рода Проэнса, а, может быть, Ассунсау.
Но ни эта величественная бронзовая фигура, знакомая с первых дней жизни, ни небо, развернувшееся ровной, синей скатертью, с вышитыми по ней белыми облачками, не привлекали её сейчас.
Широко открытыми глазами следила она за бегущим вниз экраном, силясь представить в своём воображении те неизведанные пределы, куда готовилась вторгнуться. Почему-то сегодня это занятие не казалось ей таким весёлым, как прежде. А ведь она так давно предвкушала находку. Настоящую, не безделку. С упоением новичка-следопыта рылась в Интернете, лишь взбадриваясь от неудач и трудностей.
Что же сегодня случилось? Неужели дурная бесконечность скользящего перед взором текста навеяла на неё эти странные мысли? С каким смутным предчувствием следила она за ним! До чего хотелось ей добраться? Зачем понадобились ей виртуальные подшивки теперь уже салвадорской прессы? Зачем они ей? Или это просто покидает её чрезмерная самоуверенность? Кто знает, когда уходит она!
Вот о чём с удивлением думала Ана Клара, сидя смирно перед компьютером, и думала об этом позже, отвечая на телефонный звонок, касающийся её прямых обязанностей. И только обнаружив неожиданно именно то, что искала, но не непременно должна была найти в этот день,
взяла себя в руки. Старая статья в салвадорской «Correio Da Bahia», датированная 1984 годом. Написано по горячим следам...
АНТИЧНАЯ ТРАГЕДИЯ
Автор: Аурора Симоэш
Что нам, жителям Салвадора, известно о Порту-дус-Милагрес?
Наверняка ответы будут варьироваться от «Впервые слышу», до, в лучшем
случае, «Рыбачья деревенька, каких вокруг пруд пруди». Да, уже несколько лет, как в городке (всё-таки не деревне) усилиями новой администрации происходят перемены, но, пусть это волнует туристов и инвесторов. Для баиянцев интерес может представлять, дал ли упоминаемый малонаселённый пункт какую-нибудь знаменитость, способную прославить наш штат на весь мир. Впрочем, Баия – земля патриотов. Нам достаточно и всебразильской популярности.
Что ж, порывшись в анналах истории Порту-дус-Милагрес, к слову, вполне почтенной, среди изрядно потускневших имён основателей города и их знатных потомков, подаривших названия улицам и единственной площади, находим два, достойных выделиться из шеренги. Феликс Геррейру – «губернатор на час». Гумерсинду Геррейру – его племянник, баллотировавшийся на тот же пост.
Читатели далёкие от политики (хотя, чтобы не помнить историю Феликса Геррейру, надобно быть слепым и глухим, либо чужаком в наших краях) несомненно, уже задались вопросом, с чего бы это автора их любимой колонки занесло в «чертоги власти»? «Где привычные и столь ожидаемые разоблачения, маленькие сенсации, опасные намёки?», ворчат они, разочарованно, готовясь перевернуть страницу. Придержите лошадей, сеньоры, всё это будет.
Сонный городок, декоративное приложение к полосе пляжа. Есть ли место менее подходящее для запутанных интриг, влекущих за собой роковые последствия? Однако не зря местечко зовётся «приют чудес». А чудеса бывают разные, и диковинные, и страшные.
Три года назад меня впервые привела сюда нашумевшая гибель губернатора Геррейру, павшего от ножа хозяйки борделя. Сюжет почти в духе сеу Жоржи Амаду – «святая» проститутка, закалывает продажного политикана. Детали истории так же больше отвечали сюжету авантюрного романа, нежели скучной реальности. Желающих защищать доброе имя покойного в Порту-дус-Милагрес не оказалось, зато выложить подноготную семьи Геррейру, сколько угодно. Выяснилось, что Феликс, до своего избрания занимавший здесь должность префекта, пошёл в гору после весьма туманной кончины брата-близнеца, Бартоломеу. Ондина дус Рейес, домоправительница нового градоначальника (внимание!) Гумерсинду Геррейру, женщина пожилая, но сохранившая ясный рассудок, поведала, что Бартоломеу отравила супруга Феликса, дона Адма. Она же, по словам Ондины, подтверждённым вызывающими доверие очевидцами событий, была причастна к целому ряду смертей, без раздумий отправляя в мир иной всех, кто представлял угрозу благополучию её мужа. В списке жертв мать Гумерсинду Геррейру, являвшаяся сестрой Розы Палмейрау, владелица дома терпимости, где она работала и познакомилась с Бартоломеу, сестра этой владелицы, и, наконец, вице-префект, сеньора Эпифания Перейра. Как видите, простой перечень действующих лиц драмы, растянувшейся на двадцать лет, заставит пойти голову кругом. Кроме перечисленных преступлений, на совести Адмы Геррейру убийство отчима, совершённое, когда ей только исполнилось тринадцать. Чаще всего, орудуя ядом, как итальянские аристократы эпохи Ренессанса, «первая леди» Порту-дус-Милагрес воспользовалась проверенным средством, чтобы избежать ареста. Она и её сообщник Эриберту Перейра (деверь вице-префекта) распили отравленное шампанское прямо в спальне «мавританского замка», так молва окрестила особняк Геррейру, действительно похожий на дворец купающегося в золоте мусульманина. В тот же роковой для семьи вечер единственный сын Геррейру, Алешандри, попал в шторм, катаясь на яхте, получил серьёзную травму головы, и лишь через полтора года вышел из психиатрической лечебницы.
Безнаказанность, длившаяся десятилетия, самоубийство, насильственная смерть, безумие… Прошу прощения за патетику, но не удержусь от искушения процитировать строки шотландской баллады.
Мне открылся твой жребий, жестокий лорд,
Я предвижу паденье твое!
Гордо лилия утром в саду расцвела -
Злой мороз заморозил ее.
Когда честные плакали - ты хохотал,
Беззащитных бил, как овец.
Не заплачет никто о семействе твоем,
Когда всем вам настанет конец.
Фактически участь префекта и его близких, не так ли? И если вызывает сомнения, заслужил ли Алешандри Геррейру постигшее его бедствие, то Феликс и Адма, современные двойники средневековых баронов, с лихвой расплатились по счетам.
А теперь, ознакомившись с предисловием, вам всё ещё не любопытно открыть саму сагу? Первая глава, о невзгодах не прекращающих преследовать угодивший к кому-то в немилость род, в следующем выпуске.
Девушка просмотрела фотографии, почти спокойная. Дедушка, бабушка, отец – молодой. Её дом. Ниже отыскался некролог, извещающий о безвременном и трагичном уходе из жизни Ауроры Симоэш, постоянного обозревателя рубрики скандальных хроник «Не боги горшки обжигают». Портрет женщины лет сорока пяти на вид, с римским носом, стрижкой в стиле Клеопатры и сетью ранних морщин вокруг глаз. До карикатурности классический облик гранд-персоны журналистики.
«В самом деле, Эдсон прав. Разве не лучше для меня оставить всё как есть?», раздумывала Анна Клара, дивясь собственному упрямству.
Почему же ей всё-таки хочется «плыть» вперёд, почему всё звенит в ушах морской прибой, бьющийся о берег, и так хочется в жизни перемен?
***
- Всё усвоила? – закруглила Денизи инструктаж Глории, - Учти, это твой последний шанс проявить себя. Провалишь, и даже я буду бессильна помочь. Да, откровенно говоря, и не захочу. Придётся потрудиться, детка.
Даже сейчас девчонка не выразила признаков раскаяния или робости. На физиономии ярче губной помады, наложенной щедрой рукой, читалось «Шли бы вы, с вашими предостережениями, в…».
- Хватит меня запугивать, - продублировала она ту же мысль своим
хрипатым голосишком, - Всё ясненько, понятненько. Сделаю, как учили.
- Отлично, если так, - заместительница покинула кресло и подошла поближе, - Мужской ум кончается там, где начинается койка. Поддайся, но в меру, и будешь управлять ими.
Её ладони скользнули по фигурке Глории сверху вниз, замерев ниже бёдер, чуть сжавшись.
- Не лапай, - холодно приказала Воробей.
Денизи без спешки, с достоинством, отвела руки.
- Со мной таким тоном не разговаривают, - хлестнула она девку презрительной жалостью, - Прискорбно доводить это до твоего сведения, но, на сегодняшний день, ты здесь никто. И чтобы стать кем-то, тебе надо пройти очень длинный путь. На котором одной наглостью ничего не достигнешь.
- Тоже мне честь, - голос Глории обрёл весьма соблазнительное звучание нежной мелодии свирели, - Ты сама-то не зарывайся. Ведёшь себя со мной, как работорговец с живым товаром. А я ведь могу в любой момент повернуться и помахать на прощание ручкой.
Сахарно-ядовитая улыбочка. Денизи залюбовалась.
«Нет, ты далеко не так проста, как хочешь казаться. Впрочем, простое и предсказуемое пресно».
- Но пробивалась ты именно сюда, - напомнила она, - Вот и следуй, будь любезна, порядкам, пока не поднимешься достаточно высоко, чтобы их менять. Довольно дебатов. Перенаправь лучше свою энергию на предстоящий вечер. Счастливого бала, Золушка.
***
Не только Отавиу Баррус совершал ежедневные маленькие открытия в Порту-дус-Милагрес. Феликс, в свою очередь, не смог пройти мимо вывески, зазывавшей посетить «Поцелуй вампира». Художнику нельзя было отказать в воображении. Вместо ожидаемого клыкастого монстра с кроваво-красными губами, изогнувшимися в похотливой ухмылке, «визитной карточкой» заведения служил ночной цветок, распустившийся навстречу прохладной тьме. Незащищённый, грациозный, он, на первый взгляд, не таил в себе никакой угрозы. И лишь присмотревшись внимательнее, становилось заметно, как цепко и жадно тянутся бархатистые лепестки к чему-то невидимому, впереди, стремясь присосаться и уже не отпускать.
Внутреннему интерьеру ресторана также подходило определение «намёк».
Всё от стен до портьер выдержано в светло-бежевых тонах, но… портьеры наглухо задёрнуты, как будто клиентам или обслуге вреден дневной свет. Возле столиков висят обработанные сепией «под старину» фотографии в рамочках, совсем в духе деревенского пансиона, и, в общем, лица и позы запечатлённых на них Белы Лугоши, Кристофера Ли, Гэри Олдмена, Брэда Питта не отмечены печатью инфернальности, о чём позаботился дизайнер, подобравший нужные ракурсы. Вампиры тоже люди. По крайней мере, были
когда-то. Ценная идея в эпоху политкорректности.
Феликс занял место напротив одиннадцатилетней Кирстен Данст, в образе вампирши-ребёнка Клодии. Со всех сторон лился приглушённый, но тёплый
свет, играла негромкая джазовая музыка.
Подошла официантка, принять заказ. К стандартной чёрно-белой
униформе, по-видимому, тот же остряк придумал добавить бархотку, прикрывавшую шею. Девушка, однако, менее всего смахивала на жертву атаки кровососов. Лицо, гладкое, как спелое яблоко, глаза умные и задиристые, её хотелось сравнить с солнечным лучом, дерзко пробившимся сквозь плотную ткань портьер. Переизбыток жизни, в этом несколько искусственном мирке.
- Фирменное блюдо нашего шеф-повара – ростбиф с кровью, из молодого мяса. Рекомендую, - предложила она профессионально, но некоторые голоса заученными интонациями не обезобразишь… и не изменишь.
- Я новенький. – Феликс указал на горло, - Видишь, опозновательные знаки отсутствуют? Меня должны обратить на следующем собрании, а пока, с разрешения вашего повара, я бы попробовал свиные уши, фаршированные белыми грибами. Да, где твои рожки?
- Отдала в чистку. Знаешь ли, не одни ангелы надраивают нимбы.
- Так кто же ты всё-таки? Дьявол или вампиресса?
Суток не прошло, а он начал привыкать к подобной форме общения, как
чему-то естественному. И, надо сказать, не без удовольствия практиковался в
ней.
- Я бы с радостью прояснила этот вопрос, но здесь не очень одобрительно относятся к продолжительным «бла-бла-бла» с клиентурой, - официантка сверкнула ослепительной улыбкой, - Вот, когда я работала… - белые зубки
несильно прикусили губу.
- Где? – подбодрил парень.
Длинные ресницы на мгновение затенили шельмоватый взгляд.
- Какая разница? Это было в другой жизни. Тебя предупредили о наших правилах. Дальше говорим по делу, не отвлекаясь.
- Ну, если так, мороженое с кусочками арбуза и белый мускат, - продиктовал Феликс, - И твоё имя. В последнее время меня просто штурмом берут безымянные богини.
- Ок, - снизошла «вамп», - Но, вариант А: ты будешь смеяться, а вариант
Б: не поверишь.
- Обещаю не удивляться, даже если ты тёзка какой-нибудь трансильванской графини.
- Дора.
- По-моему, самое обыкновенное…
- Доралиси.
- Ты меня разыгрываешь! – вырвалось у Феликса, и, как нарочно, со
смехом.
- Я говорила. Все реагируют точно так же, - девушка, вроде бы, ни капли не обиделась, - Бутылку или бокал?
- Бокал.
Она не поддержала игру. Не воспользовалась предоставлявшейся возможностью выяснить, как его зовут, подсунуть номер телефона. Хотя, сам виноват, вёл себя по-кретински. Но, где тут сориентироваться, выработав мало-мальски приличную стратегию, когда всё происходит с наскока и так же резко оканчивается? И никто, кроме Лусиньи, не признаёт за ним права влиять на события – ни парковая Афина, ни цыганочка, ни, теперь, эта.
***
За столиком позади, Барбара да Силва, прислушивавшаяся к диалогу, завершила карандашный набросок профиля официантки. Немного воображения, и та обзавелась шляпкой по моде XIX века, со спадающей на лоб вуалью. Нижняя губа упрямо закушена, на обнажённой шее след, оставленный чьими-то зубами, ещё припухлый. Надо будет поработать дома, должен получиться симпатичный рисунок акварелью.
Барбара чувствовала крылья за спиной, и торопилась, пока это состояние не ушло, успеть как можно больше. Не упустить ни одной возможности подпитать эмоции.
Том Круз в камзоле и парике – изысканно-порочный кавалер Лестат де Лионкур - наблюдал за художницей с глубочайшим единодушием.
***
Маркус уже неплохо освоился в солнечной комнате с диваном обтянутым кремовым шёлком и фигурками животных из какого-то зелёного камня (малахит? яшма?), когда Адриана привела внучку. Бабка, так же, как и мать, продолжала трястись над Патрисией, но здесь-то как раз ничего удивительного, если правда, чем для неё чуть не закончилась та история. Удивительно другое, девушку всё-таки не стали ограждать от беседы с ним. И следователь пока не решил, засчитать ли это очко в пользу дамам.
Пати Оливейра, впрочем, страдалицей не выглядела. Поцеловала бабушку, прикрыла дверь, и, весело поздоровавшись, села на диван, напротив него, в переливчато-зелёной тунике до колен, закинув ногу на ногу. Маркус немедленно почувствовал желание перебраться в одно из кресел, однако так он сразу выдал бы свою стеснённость. Нужно настроиться на деловой лад, не позволяя себя провоцировать. Тем более, что расклад обещает быть весьма перспективным. Либо улыбка очень быстро покинет личико Патрисии, и болтание ногами прекратится, либо слухи о её любви к отцу сильно преувеличены. Вариант с хорошо разыгранным представлением Леал тоже не сбрасывал со счетов, это был его пунктик, вот только для человека собирающегося изобразить горе, сеньорита Оливейра выбрала явно неудачное начало.
- Патрисия, - обратился он к девушке доверительно, - Мне очень жаль, что приходится тревожить тебя по такому печальному поводу, но твоё согласие
очень важно для расследования.
- Не извиняйтесь, сеньор Леал, - чистым, звонким голоском ответила Патрисия, - Это ваша работа. И, поверьте, я бы охотно помогла вам. Но, разве
мама и бабушка вас не предупредили?
- О чём? – насторожился Маркус.
- Я забыла всё, касающееся того дня, - взгляд девушки был по-прежнему открыт и простодушен, - Реакция на шок. Частично воспоминания восстановились, однако, пользы от меня мало.
Вот так сюрприз. Теперь ясно, почему Жизел и Адриана спокойно отнеслись к его намерению. И что делать дальше? Взяв на заметку переговорить с лечащим врачом Патрисии (как он упустил это из виду?) Леал зашёл с другого конца.
- Тогда, с твоего разрешения, попробуем восстановить, что ты помнишь, - предложил он, - И до какого момента.
- Всё было, как обычно, - добросовестно приступила к рассказу Пати, - Ну, вы знаете. Собираются гости, сначала все улыбаются, обмениваются дежурными фразами, потом образуют группки и перестают друг друга замечать. Мои подруги не пришли, поэтому я постояла недолго с братом и его приятелями, и сбежала к бабушке. Так как она выступала в роли хозяйки вечера к ней по очереди подходили, то один, то другой. В основном мужчины, - девушка невинно стрельнула глазами в сторону следователя, - Наконец мы поднялись в галерею. Бабушкина покупка держалось в строжайшем секрете даже от членов семьи.
Маркус слушал, не вмешиваясь. Наводящие вопросы, как правило,
ослабляющие внутреннюю оборону свидетеля, в данном случае могли только повредить. Дадим девочке максимальную свободу, чем больше она наговорит, не остерегаясь, тем полнее сложится картина. Увы, пока чего-либо заслуживающего обращения в слух Патрисия не сообщила.
- Нам торжественно представили полотно. Вы его тоже видели?
- Видел, - подтвердил Маркус.
Об этом у него ещё никто не спрашивал. Прерогатива спрашивать принадлежит сыщику. И те, к кому он адресуется, редко, чтобы не сказать никогда, изъявляют желание вступить с ним в пространные рассуждения об искусстве, философии и прочих тонких материй. Вот вам плюсы «либерального» ведения допроса. Или причина в юношеской непосредственности Пати? Как-никак она и сын вице-префекта самые младшие из участников «вечеринки с трупом».
- Вам понравилось?
Дотошная девица.
- Я не знаток современного искусства.
Углы рта Патрисии опустились, щёки втянулись, делая лицо взрослее.
- Необязательно быть знатоком, чтобы громко восторгаться. А история художницы потрясающая. Она из Норвегии, до 40 лет писала практически задаром, не находя покупателей, и в один день приобрела бешеную популярность, после того как её арестовали за убийство. Но это не относится
к приёму. В общем, когда от картины перешли к другим образцам
бабушкиной коллекции, я тихонько вышла. Переодеться.
Она опередила Маркуса. Взрослые перемещения Патрисии на вечере
обходили молчанием, не исключено, выполняя просьбу Жизел. Но Орланду Паэс показал, что подруга быстро куда-то отлучилась, вернулась не сразу, а главное, зачем-то сменила платье. Глазастый парнишка, немногие мужчины придают значение подобным, с их точки зрения, пустякам. Платье, мирно висевшее в шкафу, взяли на экспертизу, однако она не выявила никаких следов на материи, хотя бы пятна от напитка, мазка помады.
- А что было не в порядке с твоим туалетом? – поинтересовался следователь шутливо.
Ответ поставил его в тупик, опять напомнив, что женщины, отдельная вселенная.
- Цвет.
Патрисия крутанулась перед зеркалом в своей комнате, полностью удовлетворённая, наслаждаясь шелестом синего шифона. Класс! Почему она не выбрала его утром? Это платье новее, чем красное, и идёт ей изумительно. Затмило мозги желание предстать перед Кассиу одетой в огненный «цвет страсти». И всё шло нормально, пока не выяснилось, что на Габриэле костюм того же полыхающего оттенка. Пэт испытывала подлинные мучения, стоя с Адрианой, будто привязанная к позорному столбу. Но ускользнуть, не углубляясь в объяснения, удалось только в галерее. Будем надеяться, что Касс не слишком к ней приглядывался до настоящей минуты. Специально завитые волосы, подпрыгнули игривыми пружинками.
Недалеко от двери кто-то разговаривал. До Патрисии долетел звук смеха, чуть позже мужской голос, едва сдерживающий раздражение. Подождав наступления тишины, девушка осторожно приоткрыла дверь, удостовериться, разошлись ли спорившие.
Женщина как раз сворачивала за угол коридора. Пэт опознала в ней дону Марину, впервые не отклонившую под удобным предлогом посланное ей приглашение. Мужчина, направившийся в противоположную сторону, поравнялся с комнатой Патрисии, и она поняла, что подсматривает через щёлку за собственным отцом. Ничего не подозревающий Эдуарду оглянулся туда, где уже не было Марины, поколебался в нерешительности, и, махнув рукой, скрылся в избранном направлении. Дочь отлично разглядела его лицо – злое и голодное. Лицо мужика, которого жёстко обломали, когда он меньше всего был готов. Ей доводилось такие видать и не один раз.
Девушка села на край кровати, машинально расправив юбку платья. Папа и сеньора Лафайетти? Он изменяет матери? Её вдруг разобрал приступ неестественного веселья. Надо же, дожить до этих лет, и, как ребёнок, верить, что твои родители чем-то отличаются от остальных людей. Наивная идиотка. Патрисии захотелось сотворить любое, какое угодно, безумство. Схватить ножницы и отрезать глупые спиральки. Или искромсать платье. Или… Отец наверняка пошёл в курительную. Скоро он
снова здесь появится – иного пути обратно к галерее не существует.
Дальше между Пэтти и памятью опускалась чёрная завеса. Иногда она жалела, что и так вспомнила слишком многое. Как хорошо было бы
остановиться на том мгновении, когда…
- Я надела платье, подошла к зеркалу… на этом всё обрывается, - сказала девушка, подводя под надеждами следователя вежливую черту.
Крохотный, в долю секунды, просвет. Эдуарду лежит на земле. Он мёртв. Пэт кричит, но прежде в мозгу вспыхивает: «Господи, это же не…?». Мысль ужасает сильнее зрелища бездыханного тела. Не она ли, на самом деле, едва не отняла у неё рассудок?
- Могу я идти? Мне, правда, больше нечего добавить.
- Конечно, Патрисия, - разрешил Маркус, - Спасибо за содействие.
Пати, точно козочка-резвушка, выбежала вон. Бедная девочка. Беспамятство для неё счастье.
***
Место Патрисии заняла внушительная фигура Адрианы.
- Сеньор Леал, полагаю, вы отдаёте себе отчёт, что я не расскажу чего-то нового? – сразу же определила она границы их общения.
- Я рассчитываю на обыкновенный разговор, - прибег следователь к нехитрой уловке, - При нашей последней встрече обстоятельства не слишком этому способствовали.
- Поговорить никогда не откажусь, - с присущей ей обаятельной небрежностью согласилась сеньора, - Только попрошу Зелию сервировать нам чай. Или вы предпочитаете другой напиток?
Маркус доверился выбору хозяйки и та, отпустив горничную, принялась за повествование.
Адриану монополизировал Алвару Медейрус – человек утончённого вкуса, прекрасно разбирающийся в живописи. Сыновья переняли от него и влюблённость в красоту, и некоторую манерность, роднящую всех троих с артистической средой.
Но, каким бы великолепным собеседником ни был Алвару, сеньора Васконселус, стоявшая наполовину развернувшись к выходу из салона, отметила исчезновение внучки, без труда разгадав его мотивы. Так же не требовал пояснений уход Эдуарду, практически следом за Мариной Лафайетти. Адриана благоволила к зятю. По отношению к женщинам, как и в манере вести бизнес, он являл отлакированную происхождением и образованием копию её соплеменников, то есть, типичного mafioso, однако пожилая дама, не ударяясь в морализаторставо, свободно находила общий язык с мужем дочери. Двадцать лет, от колыбели, до отъезда в Бразилию, её окружали мужчины, исповедовавшие аналогичную мораль, и она, ходя в невестах, не обольщалась насчёт того, что Ричи будет хранить верность после их свадьбы. Жизел привили совершенно другие представления о браке, но никого не оказалось около, чтобы уберечь её от ошибки, вовремя объяснив кое-какие прописные истины.
Патрисия придя назад, приклеилась к бабушке и упорно не глядела в
сторону Кассиу. Алвару продолжал остроумно развивать теорию, согласно которой «Джоконда» Леонардо да Винчи не что иное, как автопортрет. Адриана пропустила его реплику, провожая уголком глаза Жизел. Надеясь, что та не отправилась искать Эдуарду. Беднягу, невесело заключила женщина, уже и без неё должны были застукать.
- Вы хотите сказать, что от вашего внимания ускользнуло вообще всё происходившее в галерее? – подвёл неутешительный итог Леал.
- Мы с сеньором Медейрусом, что называется, заболтались, - колыхнула плечами дама, - Увлеклись темой и перенеслись в родственное ей столетие.
По существу, Адриана сдержала слово, повторив, с незначительными дополнениями, свои же показания. Ожидания следователя не оправдались, похоже, неутомимая старуха действительно полчаса кряду любезничала с Алвару Медейрусом, ни на что не отрываясь. Остаётся уточнить её мнение о смерти Оливейры – ловить тут нечего.
- Как вы сами считаете, гибель вашего зятя – несчастный случай?
- Я не смогу вам ответить, - категорично заявила сеньора Васконселус.
- Не сможете? Но, почему?
- Потому, сеньор Леал, что достоверный ответ на ваш вопрос в состоянии был бы дать лишь Эдуарду, либо предпологаемые виновники его падения. Прочее лежит в области гаданий, а я не цыганка, хотя и восхищаюсь самобытной культурой этого народа.
Лихо завернула, старая бестия. А откуда взялись «виновники» во множественном числе? Ну же, дона Адриана, не скромничайте, поделитесь дедуктивными выводами.
- Ни в коем случае не прошу вас гадать, - заверил он, - И всё же, неужели у вас нет собственной версии? Извините мою настырность, но, чтобы получить какую-то информацию от сеньора Оливейры, мне пришлось бы проводить спиритический сеанс.
- И даже тогда вы не были бы гарантированы ото лжи, - глаза Адрианы лучились мудрой иронией, - У духов свои основания искажать факты. Об этом есть замечательный рассказ японского писателя Акутагавы Рюноскэ – «В чаще». Три свидетеля, двое живых и призрак убитого, рассказывают историю одного и того же преступления. Кто из них искренен? Возможно, никто. Каждый о чём-то умолчал, интерпретируя случившееся в выгодном для себя свете. В том числе, душа, которой, казалось бы, никакого резона
обманывать. Так и в вашем деле, сеньор Леал. Что касается конкретных подозрений… - она помедлила, как будто колеблясь, продолжать ли, - Судьба автора приобретённой мною картины весьма показательна. Вы что-нибудь слышали о ней?
- Со слов Патрисии. Эта женщина отбывает срок за убийство?
- Ирис Улванг, - кивнула Адриана, - Исключительно талантливая художница. К сожалению, слава пришла к ней чересчур поздно, и, скорее всего, не так, как она мечтала. Ирис зарезала человека. Отца маленького мальчика, честного трудягу. 27 ран. Она была убеждена, что карает убийцу подруги детства. Вызвала его в безлюдное место, чтобы припугнуть, нож захватила для страховки, но при воспоминании, что он сделал, не справилась с приступом ярости. Ей и без того приходилось несладко: безденежье, развод, на руках ребёнок и больной отец. Копится отчаяние, усталость, нервы постоянно на взводе… Она переоценила свою выносливость. Впоследствии выяснилось, что покойный одолжил машину приятелю. Тот и задушил подругу Ирис – дорогую проститутку, принимавшую клиентов у себя в квартире. Тоже, кстати, непреднамеренно. Отец Ирис, узнав об аресте дочери, умер. Понимаете, сеньор Леал, чем дольше я размышляю о подобных незначительных совпадениях, калечащих людям жизнь, тем сложнее мне судить чьи-либо поступки и проступки.
В зале Алвару переключил интеллектуальные чары на Айде Перейру, до такой степени не считаясь с присутствием Габриэлы, что на взгляд Адрианы это начинало выходить за рамки хорошего тона. Кажется, красный, сегодня цвет невезения. Жизел развлекала беседой супругов Галвау, все трое смеялись пущенной кем-то (наверное, Лавинией) остроте. Дона Марина, покинувшая галерею одной из последних, видимо задержалась где-то наверху. Не наблюдалось и Эдуарду. Сеньора Васконселус невдомёк было, что зять уже спустился.
- Всё это уместно на уровне психологии, в толстом поучительном романе, как «Преступление и наказание», но не на практике, - возразил Маркус довольно критически, - Убийство, всегда убийство, из каких бы побуждений не совершалось. Мы обязаны не допустить, чтобы оно сошло с рук.
- Право «ока за око»? - Адриана грузно опёрлась о подлокотник дивана, - Не набралась бы смелости утверждать, что мне по плечу такая ответственность.
***
По мере того, как близилось освобождение Розы, Эсмералдой всё сильнее овладевало тревожное возбуждение. Теперь же, когда до него оставалось меньше суток, Мать Святого и вовсе не находила себе места, с трудом скрывая своё состояние от прислужниц храма. К отцу она больше не наведывалась, тем более избегала видеться с Марселой, мучительно пытаясь разобраться, что же её на сей раз гнетёт с такой силой. До бессонницы. До боли. Тупой, ноющей, требовательной.
Пометавшись на ложе, и не найдя покоя, хоть весь день изнуряла себя работой, женщина поднялась и, в одной сорочке, простоволосая, кинулась в личный покой, который христиане не приминули бы сравнить с монашеской кельей. Судорожно схватила ракушки, зажмурившись бросила, и медленно открыла глаза.
Странный узор. В нём проглядывало нечто тёмное… да, сгусток тьмы. Но, словно наложившийся на другой, слабее. Второй скорее был серым, не достигающим глубины тонов верхнего пятна… мазка… или тени? Какой в этом смысл? Две тени, явно предвещающие что-то недоброе, и одна из них перекрывает вторую, доминирует над ней… и в то же время они сливаются, как бы друг друга дополняя. Не существуя раздельно… Эсмералда изучала ракушечную россыпь, опытным глазом выхватывая всё новые детали. Зрелость и старость, и именно старость одерживает верх – она не немощна, наоборот. Старое зло, молодое зло… Зло и его порождение – младший побег от отравленного корня. Энергия разрушения пробуждается, как тогда, в год смерти Гумы и Ливии. Разумеется, префект должен противостоять Розе, тут нет загадки, но, откуда ещё одно? Поневоле вспомнишь мертвецов, давно истлевших в могиле.
Адма Геррейру… Эсмералда почти не знала первую леди. Видела её, конечно, на улицах Верхнего Города, красивую, разодетую, однако казавшуюся мулаточке неприятной до омерзения. Единственный раз они встретились лицом к лицу в доме Геррейру, когда Эсмералда прибежала к Алешандри за подмогой, и Адма обдала её презрением. Вот Алекс, ей даже нравился, как друг и надёжный соучастник, естественно. Его мужские достоинства – чёрные вьющиеся волосы, мускулистая фигура, блестящие глаза, оставляли девушку совершенно равнодушной. А потом и «дружбе» пришёл конец.
- Эсмералда, ты ли это?
Молодая женщина, степенно шагавшая по улице, возвращаясь в террейро, стала точно вкопанная. Знакомый и такой обрадованный голос. О том, что Геррейру-младший выздоровел и живёт у тётки, не слыхал только затворник.
- Здравствуй, Алешандри.
- Иисусе! Не верю глазам своим. Ты, и монашка?!
- Так распорядилась жизнь, – Эсмералда говорила, потупив взгляд, поза,
продиктованная скромностью её положения.
- А? Ну, всё равно, приятно встретиться с тобой. Мы могли бы где-нибудь поболтать? Например, в кафе. Вашим сёстрам не запрещено туда ходить?
- Нет. Но я предпочитаю выслушать тебя здесь.
- Раньше ты была… проще, что ли, - Алешандри улыбнулся воспоминаниям, - Тебе ничего не стоило вцепиться в волосы Ливии. Звала её белобрысой простоквашей…
- К чему сейчас об этом? Что было, прошло.
Эсмералда не лукавила. Ревность к Ливии умерла. А любовь к Гумерсинду… Своё чувство она ни перед кем трепать не собиралась.
- Прошло, - как будто согласился Алешандри, - Но, если бы представился
случай, неужели тебя остановило бы то, что они женаты?
Мулатка посмотрела прямо.
- Я монахиня. И не имею права помышлять ни об одном мужчине, ни свободном, ни, тем более, семейном.
- Да я не предлагаю ложиться с ним в постель, - натянутая усмешка сделала правильно очерченное лицо Алекса жалким и ожесточённым, - А отомстить? Рассчитаться за насмешки, пренебрежение, твоё растоптанное счастье, в конце концов? Та Эсмералда, девчонка из «Звёздного маяка», не долго раздумывала бы.
Он старался обернуть всё в шутку, но глаза, совсем больные, принадлежали безумцу, чья мания грозила поглотить остатки рассудка. Эсмералде вспомнился ритуал изгнания Эшу. Она не даст злому духу
подчинить себя, как произошло с Алешандри.
- Гума не разрушал моё счастье, - сказала она бесстрастно, - Я сама виновата, что встала между ним и Ливией. Любовь нельзя навязывать силой.
- О, вижу, ты действительно переменилась, - к Алексу вернулся шарм, перед ней снова стоял товарищ по сердечным неудачам, которому можно было лишь посочувствовать, - Я, признаться, сомневался, пока не убедился собственными глазами. Мне тоже хочется, чтобы Ливия была счастлива, пусть с моим кузеном, если она его выбрала. Надо же, я и Гума двоюродные братья! А как твой ребёнок? Кто родился?
- Девочка. Ей уже год.
- Хорошенькая?
- Такая же, как все младенцы её возраста. Чем ты сейчас занимаешься, Алешандри?
- Прихожу в себя. Стоило полтора года поправляться после удара головой о борт, чтобы сразу получить новый, - пошутил он невесело, - Родителей нет в живых, Ливия вышла замуж, а мой дом… теперь у него другой хозяин.
- Если бы ты поговорил с Гумой…
- Он выделил бы мне комнату? – язвительно осведомился Алекс, - Нет, я
не буду к нему обращаться с просьбами. Сеньор Освалду, дядя Ливии,
подыскал для меня работу. Я молод, начну с нуля, как отец. Попробую
вернуть себе состояние, вдруг получится?
Он хитровато подмигнул, повернулся и пошёл куда-то в сторону площади. Расправленные плечи, лёгкое кашемировое пальто (до катастрофы Алешандри предпочитал футболки и шорты), пружинящая походка, приподнимающая над землёй. У Эсмералды не возникло и тени сомнения, для чего он остановил её. Осталось только, чтобы и другие ей поверили.
Мать Святого провела рукой по лбу. После смерти Рикардины она долго не притрагивалась к её ракушкам, не считая себя готовой, а может быть и достойной. Потом медленно училась понимать язык, на котором те говорят с толкователем. Она не знала, что показывали раковины, когда Алешандри покинул клинику для умалишённых, но сейчас ей всё открыто, и какой в этом прок? Права была мудрая Рикардина: не существует прямых ответов. Нет указаний, как помешать несчастью и кому грозит опасность.
Тень на тени. Что бы это ни значило.
- Роза, приезжай поскорее, - беззвучно шевельнулись губы женщины.
***
Феликс снова наведался к «Поцелую» прямо перед закрытием. Стал за деревом, в шёпотах и запахах позднего вечера, напитавших воздух до предела, и принялся ждать. Луна, недавно воцарившаяся на небе, светила на пятачок перед рестораном, как на сцену, предоставляя в его распоряжение любые детали. Посетители уже разошлись, это в многонаселённых городах всегда есть припозднившиеся прохожие, настаивающие, чтобы их обслужили за 20 минут до конца рабочего дня. В не обозначенных на карте точках, вроде ПдМ, распорядок жизни так давно установился, что исключает какие бы то ни было мелкие случайности, никто никуда не торопится, не создаёт неудобств персоналу, вламываясь во внеурочные часы. Поужинали, выпили бокал бургундского и двинулись на танцы, домой или ещё куда-то. Выбор не велик, но и это часть местного уклада. Опять его на философию потянуло…
Выходили небольшими компаниями и поодиночке успевшие сменить «вампирское» облачение на свою обычную одежду люди, в основном молодые. Феликс прослушал обрывок беседы о новом штатовском фильме, громогласное обсуждение последней игры «Ботафогу» и приобрёл некоторые познания в выборе лака для ногтей. «Подмостки» заполнялись и вновь пустели. «Его» официантка появилась с ещё тремя девчатами. Сейчас она была юной и беззаботной «зажигалочкой», за такой хочется пойти, без приглашения, и позвать куда-нибудь.
- Дора, ты сразу к себе? – спросила подружка.
- А что, есть предложения лучше?
- Давай с нами. Тебе даже переодеваться не за чем. Гульнём!
Дора (кажется, его не ввели в заблуждение насчёт имени) застыла, обдумывая проект. Феликс предпочёл бы, чтобы она делала это не спиной к ресторану.
- Нет, - девушка словно жалела, что приходится отказаться, - Ничего не выйдет. Как-нибудь, в другой раз.
- Всегда у тебя одна и та же присказка, - недовольно фыркнула инициаторша тусовки, - Завтра, завтра, не сегодня…
- Вини себя, красотуля, - девичья компания снялась с места, - Налетаешь без предупреждения, в последний момент. Мне нужно время на раскачку.
- Чудесненько, матушка Доралиси, впредь буду записываться к вашему преподобию на приём за неделю, - полусердито-полушутливо отозвалась «красотуля», - Мы почти каждый день собираемся после работы, тебе, что, пригласительный билет с золотым тиснением прислать?
- Матушка Доралиси, хе-хе. Глэдис права, Дора, сколько можно ломаться? – загомонили до того помалкивавшие голоса, вне сомнения принадлежавшие «команде поддержки» негласного лидера.
- Не давите. Я же ясно выразилась, дайте мне время. Вре-мя.
- Нет, тут что-то не так! У тебя бойфренд в Рио? Кончай темнить!
Ответ Доры поглотил тёплый сумрак, растворивший всякое напоминание о четырёх фигурках. Он мог хоть сию секунду нырнуть туда, догнать… Не за тем же его сюда принесло, чтобы проверить настоящее ли имя она назвала. Однажды он классно развлёкся с бойкой официанточкой, точно так же подцепив её по окончании смены. Почему бы не повторить обыгранную схему? Оба они оттуда, где это в порядке вещей. Останавливали два соображения. Во-первых, Дора-Дорита ничем не подтвердила, что жаждет его общества сегодня вечером. Во-вторых… Он и сам толком не мог бы сказать, что. Его «зацепила» эта девчонка, однако желания форсировать события не было. Хотелось того же, что и с Лусиньей. Обождать, присмотреться. Кажется, так себя ощущают путешественники, возвратившись домой после долгого отсутствия. Не торопясь, заново примеряют оставленный когда-то мирок, как сколько-то лет провисевший в шкафу костюм, опять вошедший в моду. Феликс шёл безлюдной улицей, спускавшейся под уклон, от фонаря, к фонарю, непринуждённо, словно воспроизводил знакомый ритуал, многократно осуществлявшийся… в прошлой жизни?
***
Когда окончательно затихли смешки и переговорки расходящихся служащих, Клаудия спустилась вниз. При свете настольной лампы в виде танцовщицы-испанки с пышными юбками, создавшей на столе уютный островок, окружённый столь же уютной, мягкой темнотой, прочла оставленный для неё список. Отавиу Баррус значился в нём первым. Появился через пять минут после того, как она ушла наверх. В скобках указана причина визита: «Хотел увидеться с вами, сказал, что это личный вопрос. Передать ничего не просил». Женщина перегнула листок, потом сложила вчетверо, и ещё долго сидела, ощущая под пальцами плотный квадратик.
***
Дона Бела с удовольствием поэксплуатировала бы «голливудский»
антураж до конца недели. Выдумка понравилась, у них даже появились два новых клиента из местных, привлечённые рассказами. Отличная реклама! Но Денизи потребовала (ибо на просьбу это не походило и отдалённо) заменить декорации. Всё ради своей «пташки», которой, что в лоб, что по лбу – не проймёшь ни внушениями, ни острасткой. Не особенно вдохновившись, хозяйка всё же согласилась. Так зал ЦНР приобрёл вид корабельной палубы XIX века. В общем, получилось миленько – полосатые матросские блузоны и расклешённые брюки на девочках выглядели соблазняюще. Вот только новизной идея не отличалась, они её уже как-то использовали. Дона Бела намекнула на это заместительнице, однако Денизи подобные пустяки не
смущали.
- Ты рассуждаешь так, Мария ду Сокорру, словно у нас неисчерпаемый резерв возможностей, - заявила она до возмутительного снисходительным тоном, - Повторы были, и будут. Надо лишь не делать их дословными, и мы не рискуем приесться нашей публике ещё очень долго.
- Девчонка совсем вскружила тебе голову? – вернула долг дона Бела, - Денизи, я терплю молча, только из-за твоей репутации в прошлом.
- Я её хоть раз подмочила?
Денизи встала, чуть выставив ногу вперёд. Артистка!
- Нет, и я недавно тебе об этом говорила, - отмахнулась владелица
«Центра», - Но всё когда-то происходит впервые. Мне бы не хотелось,
чтобы…
- Не волнуйся, - верная помощница наклонилась к её креслу, - Я знаю, точно знаю, что делаю. Ты отдала прибыль своего учреждения в надёжные руки.
Бела да Тарде такие разговоры не любила. Конечно, польза от Денизи несомненная, но пусть поменьше зазнаётся!
- Ну, хорошо, корабль, значит корабль, - санкционировала она, - А почему бы не одеть всех девушек… ммм… косарями?
- Корсарами, Сокорринью, - Денизи уже перенеслась к двери, - Потому что звезда может быть только одна.
Хозяйка рефлекторно покосилась на лестницу, по которой должна была сойти «звезда», провалившая дебют. Придётся довериться шестому чувству Денизи, решила она, и, покончив с деловыми вопросами, привалилась спиной к бакалейщику из Серру-Азул, умело разогревавшему её груди под тканью… как же это называется?.. ах, да, тельняшки.
***
Рафа стоя у форточки в трусиках и бюстгальтере выпускала наружу
затейливые колечки дыма, не таявшие тут же, а улетавшие куда-то в ночь. Ни родители, ни Маркус не одобрили бы её привычку, а девичники с подругами выпадали не каждый день, поэтому оставалось дымить в спальне, прячась, как будто ей всё ещё пятнадцать.
Шальным бесёнком скакнула мысль, что закурить можно было и на
ярмарке. Папироска в зубах цыганки, есть ли более естественное зрелище?
Впрочем, в её шатре и без того хватало дурманящих испарений, не они ли подчинили руки, выхватывавшие в тот день самые неподходящие карты и выкладывавшие из них безумные комбинации? Доктору Алешандри она просто соврала. Язык не повернулся повторить то, что показала колода. Никто не относится к любительским гаданиям серьёзно, но сказать префекту: «Сеньор, карты утверждают, что вы подкидыш»?? Не хотелось бы ей потом встретиться с ним на улице. Рафаэла и повела себя, как все гадалки, наплела невесть чего. И, пускай это глупо, в жизни больше не согласится изображать «таинственную египетскую предсказательницу мадам Зораиду». Так уж её
воспитали – чувствовать ответственность за всё, что она говорит другим.
***
Центр Ночных Развлечений гремел и сверкал. С потолка свисали корабельные снасти, в пузатых кружках пенился первосортный ямайский ром – Денизи Мота не признавала подделок.
Отставший сегодня от приятелей Элиу пробился к ним, в центр зала. Вечер они всегда начинали вместе, переходя от выпивки к любовным утехам.
- Привет, братва!
- Француз, а мы на тебя не заказывали, - Мигел повернулся к Орланду и Кассу, - Решили, что ты бросил нас ради прекрасных глаз Малу. Верно, парни?
Лис что-то пробормотал, шумно запив смысл слов большим глотком, Кассиу неопределённо улыбнулся.
- Малу? – Элиу разыграл секундное замешательство, потом хлопнул себя по лбу, - Ты про то чумовое пари? Блин, Лорд, я думал, мы дурака валяем! Можешь не обращать на меня внимания, я ни на что не претендую. Эй, Касс, ты не в обиде, надеюсь? Твоя тётя просто супер, я ей восхищаюсь, но…
- Да, да, я всё понимаю, - успокоил друга Кассиу.
Его губы подозрительно подёргивались.
Мигел коснулся идеального пробора, приглаживая невидимый волосок.
- Рад, что ты догадался, братишка. Конечно, это было не всерьёз. Мы с Бел уже практически женаты, последнее свинство с моей стороны ухаживать за другой.
- Я так и предположил.
- Пари расторгнуто?
- Как можно расторгнуть то, что никогда не заключалось?
- Твоя правда!
Двое непричастных к знаменитому спору (если забыть об агентурной работе Орланду) ловили кайф от спектакля «настоящей мужской дружбы». Актёры несколько перебрали с чувствительностью, но их старания заслуживали одобрительных хлопков зрителей.
***
Эдсон с природной ловкостью взобрался до середины вантов и остался там, покачиваясь в полуметре от пола. Мимо проходил вице-префект, уже «заправившийся». Похоже, ему подворачивался случай приступить к выполнению просьбы-поручения Аны Клары.
- Ни в чём себе не отказываешь, дядя?
Тот задрал голову.
- Племянничек! Да, брожу потихоньку. Так лазить в мои годы не с руки, но и совсем списывать со счетов меня рановато.
Эдсон отлично понимал дядьку, по-мужски сочувствуя. Когда дома ждёт жена, холодная, как кастрюля перестоявшей на плите фасоли, и такая же неаппетитная, любой захочет удрать туда, где глаза разбегаются от весёлых, темпераментных девочек, не требующих у тебя ничего, кроме наличных. Может быть, это заставит Жудит одуматься и стать с мужем поласковей. А нет, пусть винит своё упрямство.
- Ты ведь работаешь с префектом со дня его вступления в должность? – кинул парень пробный шар.
- Он сразу пригласил меня в свою команду, - засвидетельствовал Деодату, - А почему ты вдруг проявил интерес к моей административной карьере?
- Из чистой любознательности. Наверняка тебе многое известно о том, как начинал доктор Алешандри. Я не прочь послушать одну из этих историй.
- Какой из меня рассказчик, - попытался увильнуть вице-префект, - И память уже не та, что раньше. Кроме того, ты и сам всё знаешь.
Эдсону вспомнилось, как он так же осторожничал с Фрагозу. Но, что не скажешь чужому, родне за милую душу выложишь. Даже если стоило бы помолчать.
- Всё, да не всё, - парень сильнее раскачал конструкцию, на которой стоял, - Мать эту тему предпочитает не обсуждать. Не считая её, я доверяю только тебе – ты преувеличивать не любитель.
Деодату глянул испытующе, однако уличить племянника в подлизывании не сумел.
- Ты никогда не отличался дотошностью, - завёл он ту же песню, оттягивая неудобный разговор, - С чего такая перемена?
- Сеньор Геррейру много для меня сделал и продолжает делать, а я по сей день в неведении, правда ли что…
- Эдсон! – предостерёг вице-префект.
- Успокойся, сквозь этот грохот нас никто не услышит. Так насколько верно то, о чём в Нижнем Городе языками треплют?
- Ты чересчур высокого мнения о моей осведомлённости, - нехотя поддался Деодату, - Слухи тебе не нужны, а достоверная информация… Вплоть до смерти прежнего префекта весь город, и я с ним, сочувствовал несчастью Алешандри. Потом… пошли разные толки.
- Тебе они казались правдоподобными? Что-то же ты думал?
Голос Деодату почти полностью сливался с музыкой, Эдсону приходилось напрягаться, чтобы не пропустить ни слова.
- Я быстро понял, что Алешандри Геррейру гораздо жёстче, чем мы
представляли. Сначала меня это отталкивало, но, я только что вернулся из Салвадора, там многие рассуждали, как он. Ну, а сторонникам Гумерсинду нововведения естественно пришлись не по нутру. Обычное дело.
Парню стало ясно, что большего из дядьки не выжать. Вице-префект перенёс внимание на «цветник» Марии ду Сокорру, совершенно охладев к тайнам прошлого, если они вообще когда-либо занимали его ум.
Грянула залихватская музыка, и что-то в ней напрямую обращалось к древним мужским инстинктам, не приемля сопротивления. Эдсону она напомнила об Ане Кларе и совсем не в аспекте их договорённости.
- Гляди-ка! – Деодату уставился на лестницу, - Это же та девчонка, которая убежала отсюда субботним вечером!
- Я не всегда соблюдаю субботы, - Эдсон соскользнул на пол, - Ай да цыпуля! Она опять будет бегать?
- Посмотрим…
***
У Денизи перехватило горло. Видеть результат своих усилий, вот величайшая награда и величайшее наслаждение. Никакой, самый пылкий и чувственный, акт сексуального удовольствия, и отдалённо не приближался к этому состоянию. Её произведение.
Белая шёлковая рубашка с рюшами, расстёгнутая на груди, туго шнурованный кожаный жилет, треуголка, щеголеватые сапоги, выше колен – пиратка из Глории получилась обольстительная. Рот Марии ду Сокорру глуповато приоткрылся. А, разглядела кинжал за поясом? Проработка деталей доставила Денизи много приятных минут. Не все вспомнят легендарную Розу Палмейрау, но для кого-то подсказка окажется очевидной.
Как и подобает дерзкой морской разбойнице, её воспитанница, не ища компании, устроилась за отдельным столиком. Разумеется, долго одиночество не продлилось, «к огоньку» как по сигналу устремились «насекомые», однако, и это тоже было предусмотрено, места хватило только одному. Счастливец – Мартин Гойо, владеющий рекламным бюро – заказал шампанское, и, поболтав для приличия, они, по той же самой лестнице, удалились в покои Глории. Оставалось надеяться, что дальше всё пройдёт не хуже.
***
Агиналду Силва, сценарист, прочно застолбивший себе место в пантеоне небожителей компании Глобо, закончил набивать на компьютере текст ближайших эпизодов новеллы «Порту-дус-Милагрес». Скучное «географическое» название, скажете? Нет, ящичек с двойным дном – так называется город, где происходит действие, но он же явлется питательной средой для многочисленных невероятных событий, никак не объяснимых с точки зрения науки. Такой фокус уже был у Бенедиту Барбозы: «Параизу», город-рай. А у него, приют чудес.
Новелла не оккупировала верхние строчки рейтинговых таблиц, однако шла с результатом вполне достойным. Критики всегда утверждали, что его «конёк», так называемые «региональные» сюжеты. И провал «Нежного яда» только укрепил их в собственной правоте. Что ж, может доля правды в этом и содержится, но он не собирается на всю оставшуюся жизнь запереть свою Музу в пыльной провинции. Следующая новелла опять будет связана с Рио. И одну из героинь, на этот раз центральную, снова будут звать Мария ду Карму да Силва, как его дорогую матушку. А, чтобы не наступить на старые грабли, сыграет её Сузана Виейра. Мегазвезда, в роли простолюдинки с сильным характером и золотым сердцем! Увидим, заведёт ли кто-нибудь потом знакомую песню, мол, Силве противопоказано писать «городские саги». Рио «занят» Карлусом, Сан-Паулу – угодья Силвиу ди Абреу, а вы, дон Налду, пожалуйте на переферию. Ничего, после успеха «Хозяйки судьбы» (именно так будет называться его новелла-триумфатор) он пошлёт к чертям Баию, и все остальные заштатные области. Сан-Паулу, этот бетонный монстр, пусть и дальше остаётся в единоличном владении Абреу, а вот приятелю Манеке придётся потесниться. Благо он, Агиналду, на Леблон не претендует.
Пальцы сами начали выстукивать на клавиатуре: «Мария ду Карму приезжает в Рио-де-Жанейро с Северо-Востока, со своими пятью детьми. В городе назревает военный переворот…». До зуда не терпится приняться за новую работу, но сейчас надо заниматься Порту-дус-Милагрес, Гумой и Ливией, Феликсом и Адмой.
Идею подкинул Жоржи Амаду, который, будто сговорившись с прочей
братией, не упускал случая похвалить его «регионалки». 87-летний классик без условностей позвонил Агиналду и стал потчевать рассказом про какой-то баиянский городок, где (подумайте только!) произошла та же история, как в его «Мёртвом море» – рыбак Гумерсинду полюбил девушку по имени Ливия… Агиналду вежливо ответил, что сюжет романа сеу Амаду ему известен с юности. В трубке послышалось добродушное квохтанье. Нет, сеу Налду, я ещё не окончательно выжил из ума! Это случилось на самом деле, и не в 30-е годы, а в 80-е. Представьте, что за новеллу можно сделать из такого материала! Агиналду считал, что современных зрителей рыбацкой романтикой не купишь, однако, скрепя сердце, уступил просьбе и лично слетал в Баию. Посидел в таверне «Звёздный маяк», поболтал с очевидцами… Когда разговоры дошли до Феликса и Адмы Геррейру ему впервые показалось, что из тухловатого, объективно, сюжетца, можно закрутить неплохую мелодраму с сильным закосом в бытовой криминал. И выдумывать почти ничего не потребовалось! Подробности, одна аппетитнее другой, сыпались, как из рога изобилия. Семь убийств, совершённых либо первой леди лично, либо управляющим, Эриберту Перейрой, тайно её желавшим. Наследник состояния, выросший в рыбацкой хижине. Непризнанные дети, тщательно скрываемые сёстры, хозяйка борделя, красивая чертовка с кинжалом за поясом… Богатые возможности. «Скелет» сценария, что бывало в их профессии крайне редко, сложился из отдельных «костяшек» меньше чем за год. Вот с гомосексуальной темой, увы… Потому он так и рвался перенести свои новеллы в Рио. Здесь, с ограничениями, но не составляло труда протолкнуть в «телероман» нетрадиционно ориентированную пару. А в «райских» уголках, какие геи и лесбиянки, прости господи? Но он нашёл способ себя потешить даже в, казалось бы, безвыходной ситуации. Выручило, что о родстве Адмы и Амаполы, живущих чуть не через дорогу, не знали добрых двадцать лет. Сейчас, в «Порту-дус-Милагрес», они вовсю встречаются тайком, и эти встречи полны объятий, поцелуйчиков, провокационных намёков. Кто-то из зрителей наверняка догадался, что к чему, а многие примут дамочек за «розовых», приплюсовав к злодеяниям Адмы ещё и фантастическое распутство: якобы любя мужа изменять ему с… юбкой!
С Адмы, как часто случалось, мысли Агиналду перекочевали на исполнительницу роли. Кассия невыносима. Скандалы, истерические припадки, угрозы… Не женщина, а самовосстанавливающаяся бомба – день за днём взрывается в клочья, и хоть бы что. Чёрт, да её в труппе величают не иначе, как «безумная Кассия». Три дня назад объявила, что он даёт ей столько сцен, специально, надеясь довести до нервного истощения. И на вопрос, зачем бы ему лишать новеллу главной злодейки, прошипела абсолютнейший бред: «Ты же хотел выдвинуть вперёд Арлети Саллес. Когда меня не будет, ваши пожелания исполнятся». Когда её не будет… Человек неосведомлённый, подумал бы, что не только Адма подмешивает мышьяк Бартоломеу, но и Агиналду проделывает тот же трюк с кофе Кассии.
Текст про Марию ду Карму исчез вместо него возникло «чокнутая сука». Иногда необходимо выпустить пар. Нет, играет она прекрасно. Хотя… чересчур мрачно, на постоянном надрыве. Театральная школа, а новеллам нужно больше лёгкости. Его следующая злодейка будет жестокой, неадекватной, но во многом забавной, острой на язычок, по-детски радующейся успеху своих проделок. С Адмой как будто на Голгофу поднимаешься. Вообще, сценаристская фортуна тёмная лошадка. «Нежный яд» провалился, зато Марию Режину публика до сих пор вспоминает с нежностью. Адма тоже обеспечит Кассии строку в списке непревзойдённых негодяев теленовелл, в этом сомневаться не приходится. А он позаботится, чтобы дорога в девятичасовой слот была для неё отныне закрыта. Агиналду не считал себя мстительным, но, если наделён полномочиями, грех ими не пользоваться. Она оскорбила его, без всякой причины, во время съёмок в «Шальных деньгах», тоже из-за какой-то ерунды орала на Волфа Майю (кстати, не предложить ли ему режиссировать «Хозяйку»?), играя в «Во имя любви» чуть не убила за мелкий промах своего партнёра Карлуша Долабеллу… Пора призвать её к дисциплине, напомнив, что на любого найдётся управа. Каролина Ферраз, на площадке тех же «Шальных денег» просто не выразила восторга от поцелуев с шесидесятипятилетним Франсишку Куоку (натуральная мумия, а ведь не стар ещё), и до сих пор прозябает в «чёрном списке» Глобо. Кассии же слишком долго всё сходило с рук, благодаря таланту. Однако, едва ли не важнее в их профессии коммуникабельность, умение добиться расположения коллег, съёмочной группы, продюсеров. С этим она всегда испытывала проблемы. На следующий день после скандала пришла виноватая, пряча глаза, протянула коробку его любимых ликёрных конфет. Очень мило. Добро Агиналду также умел помнить, поэтому Кассия по-прежнему будет радовать поклонников, только уже не в телевизионный прайм-тайм. Многие ему ещё спасибо скажут.
Впрочем, не стоит забегать вперёд. Работа в разгаре, неминуемый крах Адмы и Феликса маячит где-то далеко, о нём можно лишь догадываться, зная законы жанра. Теперь постепенно входит в моду их нарушать, даря злодеям в финале безнаказанность, однако Агиналду хранил верность канону и шекспировскому катарсису. А тут сама жизнь ему подыгрывает, предлагая роскошнейшую сцену с подменой бокалов, в духе «Рабыни Изауры» Браги, но гораздо сильнее. Кто же откажется от такого подарка? С Алешандри Геррейру у Агиналду наоборот руки чесались пойти против исторической правды, сделав парня сыном Бартоломеу. Кассия и Антониу приняли поворот сюжета на ура, однако он собственнолично забраковал его – при отвращении, которое Бартоломеу питал к свояченице, той пришлось бы идти к колдунье за приворотным зельем. Ничего не попишешь, иногда изобретаешь вроде бы удачный ход, и вдруг до тебя доходит, что он абсолютно не стыкуется с характером персонажа. В том, что Адма легла бы под Бартоломеу, и под кого угодно, включая хозяина Преисподней, чтобы дать драгоценному Феликсу наследника, сомнений не возникало.
***
Октябрь, 1960 год.
Эриберту никак не ожидал, что наступит день, когда он увидит жену доктора Феликса в своей холостяцкой халупе. Но дверь открылась и Адма просто вошла, как будто визиты сюда были самым привычным занятием. Управляющий, валявшийся на незастеленной кровати, поднялся. Он не очень-то уважал разные церемонии, однако хозяйка есть хозяйка, не годится ей перед ним стоять.
Подвинул стул, с изрядно полысевшей обивкой, но Адма туда и не взглянула. Эриберту заметил, что губы у неё белые-белые, как у мёртвой. Подошла к нему, движением слепой протянула руки, и начала расстёгивать пуговицы рубашки. Он всё понял, по крайней мере, решил, что понимает. Пригнулся к её рту, собираясь поцеловать. Адма резко отдёрнула голову, не прерывая занятия. В глазах было раздражение. Подчинившись немому приказу, управляющий также стал помогать ей избавиться от одежды, без единого лишнего прикосновения. Адма здесь, и хочет того же, что и он, только это важно. С остальным можно разобраться после, закрепив права на неё. Он уложил женщину на постель, нагую, как Ева в Раю, и овладел, под бесстрастным взглядом, который, невероятным образом, разжигал страсть в нём. Всё кончилось так быстро, что через мгновение уже казалось сном. Но это ему не привиделось – Адма, голая и до отчаяния желанная, была прямо перед ним, возле стула с небрежно сложенными вещами.
- У нас с тобой много общего, - сказал он, чтобы как-то прекратить
молчание, не дать ей уйти, так и не произнеся ни слова.
Посмотрела безразлично, но ответила.
- Не воображай, будто сможешь теперь мне тыкать, как потаскушкам, которые тут побывали. Для тебя я дона Адма. Сеньора. Хозяйка.
- После всего, что произошло? – управляющий обвёл рукой смятую постель, задержавшись в тёплом углублении, где её тело вдавило матрас.
- Если хочешь и дальше работать на нас, в твоих же интересах запомнить, ничего не происходило. Запомнить накрепко, чтобы сам поверил, как в незыблемую истину. Зачем я приходила в твою конуру, Эриберту?
- Послать в Серру-Азул за покупками, - пробубнил, думая о губах, к которым снова вернулся их естественный цвет.
Алешандри родился ровно через девять месяцев. К тому времени он успел оказать Адме услугу, заслуживавшую самой высокой награды… И так добросовестно исполнил её наказ, что ждал своего часа, будто всё должно было свершиться впервые.
***
- Зачем тебе ехать в Салвадор? – удивился Алешандри, - Они могут послать кого-нибудь другого – наш эколгический отдел переполнен сотрудниками.
«И кое-кто там точно лишний», эта фраза, разумеется, позвучала только в голове Аны Клары.
- Я вызвалась по собственной инициативе, - объяснила она, - Все завалены работой, а мне за неделю надоело целыми днями протирать кресло. Хочется доказать, что я не испорчу более ответственное задание.
- Конечно, нет! Откуда вдруг такие настроения? – отец прижал её к себе, на что не осмеливался с момента прибытия Аны Клары из Парижа, - Наша фамилия Геррейру. Мы добиваемся успеха во всём, за что возьмёмся.
- И теперь у меня новая машина, - напомнила девушка, - Домчусь до Салвадора и обратно, как чемпион автогонок.
Она ткнулась носом в щёку отцу. Алешандри, отвыкший, что дочь ласкается к нему и благодарит за подарки, совсем размяк, однако своевременно спохватился.
- Только смотри, не пережимай со скоростью. Знаю, молодёжи лишь бы гонять, не задумываясь о последствиях, но ты всегда была разумной.
Если Ана Клара и оправдывалась изредка перед собой за ложь отцу, чувство вины испарялось напрочь, когда скармливал ей подобные сентенции. Было с кого взять пример.
Они, как уже повелось, вышли из дома вместе. Девушка завела мотор, и, проезжая, махнула Алешандри. Вчера она отпросилась у Марку Антониу на
первую половину дня и дозвонилась до Салвадора. Её ждали.
***
Заключённая № 313 вышла из камеры. Не для ежедневной прогулки, с этой минуты она получала право называться свободным человеком. Плечи её, даже здесь, никогда не сутулились, не менялась прямая посадка головы, тем не менее, сейчас бесформенные башмаки чуть ритмичнее отбивали такт по бетонному полу коридора, нечто новое появилось во взгляде, то, на что был наложен двадцатилетний запрет. И оно не умерло, не зачахло, не утратило остроты зрения и слуха. Поворота ключа оказалось достаточно, чтобы всё вернулось к ней, как возвращаются к воину боевые навыки. Она и была воином. Лишённым своего оружия, но ему легко найти замену.
- Прощай! Может, ещё встретимся на свободе! Удачи! – провожали её крики.
313-ю кто-то уважал, кто-то боялся, а кто-то ненавидел чёрной ненавистью, но и в спину ей, расставаясь, по всей видимости, навсегда, не решился бы откровенно высказаться. Как говорится, бережёного Бог бережёт.
- Прощайте! Не унывай, через год снова будешь с мужем и детьми, они тебя дождаться не могут! Лусинда, брось трястись перед Каракатицей, она нападает только на тех, кто не способен дать отпор. Розалия, продолжай пить микстуру, твой кашель почти прошёл, - женщина пожимала протянутые сквозь прутья решёток руки, оставляя последние напутствия остро в них нуждавшимся.
Возле «клетки», где содержалась мужиковатая, немолодая арестантка, она остановилась.
- Ухожу, Мафалда.
- Давай обойдёмся без соплей, - буркнула та вяло, - Мы уже всё друг другу сказали, а всяких «до свиданиев» я не перевариваю.
И для вящей убедительности прошаркала вглубь камеры. Секунду помедлив, освободившаяся двинулась к выходу, больше не задерживаясь.
- Надолго нас покидаешь, Роза? – пошутила охранница.
Бывшая 313-я не улыбнулась, впрочем, как и за всё проведённое здесь время.
- Ответила бы «навсегда», но не люблю зарекаться.
За воротами исправительного учреждения Роза Палмейрау повернула голову направо, затем налево. Подобно кангасейро*, прискакавшему к развилке трёх дорог, её путь лежал вперёд.
* В прошлые века, отряды крестьян-разбойников, бразильских Робин Гудов.
|
